Платформа была абсолютно пуста, лишь в другом ее конце потерянно бродила какая-то женщина с большой спортивной сумкой, то приближаясь к самому краю, то отходя к скамейкам. Алька уселась на одну из лавок, тупо уставясь на хищный зеленый глаз светофора. Мыслей никаких не было, равно как и чувств. Только звенящая, отупляющая пустота и ощущение, что она смотрит какой-то необыкновенно плохой фильм, где сама же играет главную роль. Постепенно ею овладевало одно-единственное навязчивое желание. Она понимала, что осуществлять его нельзя, но никак не могла переключиться на другое. Алька даже зажмурилась на секунду, чтобы прогнать наваждение, коварно нашептывающее ей сделать то, чего ни в коем случае делать не следует.

Справа зашумело, тоннель осветился, и из него, пронзительно свистнув, с грохотом выкатился поезд. Несмотря на поздний час, в вагоне был народ. Вид людей на минутку вывел Альку из ступора, она вдохнула полной грудью и почувствовала голод. Но это продолжалось всего несколько мгновений, а дальше кто-то неуемный внутри нее снова принялся нашептывать, соблазнять, манить. Альке стало ясно, что сопротивляться себе самой бесполезно. Она должна увидеть ее. Увидеть Ленку. Посмотреть ей в глаза, выслушать, что та ей скажет. Она знала, что чуда не произойдет, и все-таки какая-то часть ее сознания, может быть не окончательно вышедшая из детства, верила в это чудо, надеялась на него, молила о нем.

За окнами замелькала станция — пересадка. «Переход закрыт», — подумала Алька и тут же выскочила из вагона. Переход был открыт. Она в полном одиночестве вновь проехала по эскалатору, теперь уже наверх, и со спокойным облегчением поняла, что домой до шести утра теперь не попадет. Электронные часы на пустынной платформе показывали без трех минут час. Ровно в час двадцать Алька вышла на Преображенке. Светились ночные палатки, около них стояли кучки подвыпившей молодежи, под ногами валялись шкурки от бананов и цветочные обертки, оставшиеся от дневной торговли. Алька, не оглядываясь, шла к виднеющемуся на противоположной стороне шоссе Ленкиному дому. Она еще не знала, что скажет ей, и вообще не понимала, почему, вместо того чтобы поймать машину и ехать домой, она проделала этот подземный путь через всю Москву, но ноги сами шагали вперед — достаточно твердо и уверенно, а голова перестала кружиться окончательно.

Однако стоило Альке подойти к Ленкиному подъезду, как вся ее твердость тут же испарилась. Она в растерянности постояла у двери, поглядела на темные по большей части окна и побрела назад, к метро.

Чтобы собраться с духом, ей понадобился не один час. Она досконально изучила ассортимент торговых палаток и всех окрестных круглосуточных магазинов, пока полностью не окоченела на пронизывающем ветру. Тогда Алька зашла в маленькое ночное кафе. Там было тепло, играла тихая музыка. Алька взяла чашечку кофе и уселась в самый дальний уголок.

Ноги гудели от усталости, глаза в тепле сразу начали смыкаться. Время от времени Алька принималась клевать носом и даже видела какой-то сон. Она встряхивалась, с трудом поднимала отяжелевшую голову и ловила на себе любопытный взгляд красивого, похожего на испанца бармена. И тут же снова ее одолевала дремота.

Почти нетронутый кофе уже успел десять раз остыть, а смуглый красавец потерял всякий интерес к странной девушке со скрипкой, когда Алька наконец ощутила себя хоть немного отдохнувшей и готовой к встрече с Ленкой. Она расплатилась и вышла на улицу.

Ночь перевалила за середину. Теперь в Ленкином доме почти все окна были черны.

Алька нажала на кнопку. Глазок в двери какое-то время оставался темным, как вода на глубине, затем вспыхнул веселым желтым светом. Алька услышала мягкие шаги, потом глазок вновь на секунду потемнел — и дверь распахнулась.

Ленка стояла на пороге в халате и шлепанцах на босу ногу. Светлые, словно серебристые волосы были заплетены в косу — на ночь. Сонливость в лице боролась с удивлением.

— Ты? — Ленка посторонилась, пропуская Альку в квартиру. — Что-нибудь случилось?

— Ничего, — выдавила Алька с трудом и повесила куртку на вешалку.

— Куда ты делась со второго отделения? Ирка ничего вразумительного мне не сказала.

— Она меня отпустила.

Ленка так знакомо передернула плечами. От нее веяло уютом, домом, покоем, прерванным сном и доброжелательностью. Аля снова, в который раз, начала сомневаться. Она тайком искала в Ленкином облике следы чужого, страшного, необъяснимого — и не находила. Ленка. Ее Ленка. Обыкновенная, милая, чуточку ироничная, бесконечно женственная.

— Что-то все же случилось. — Ленка двинулась на кухню, зевнула по дороге. — Я поставлю чайник.

— Я не хочу чаю. — Голос прозвучал слишком громко, и она поспешно прикрыла рот рукой.

— Я хочу. Мама в больнице, так что не бойся — кого могла, ты уже разбудила.

Ленка включила чайник, полезла в холодильник, достала оттуда банку сгущенки, сковородку с котлетами.

— Тебе можно? — Она указала на плотно уложенные аппетитные котлеты. — Или тебя все еще тошнит?

— Меня не тошнит. — Алька села за стол, машинально потрогала солонку в форме фарфорового котенка с бантиком на шее.

— Концерт прошел успешно, — вскользь заметила Ленка, беря котлету и пристраивая ее на ломтик хлеба. — Французы, говорят, без ума. Особенно от нашего соло. — Ленка тонко улыбнулась, расставляя большие керамические бокалы. — Давай поужинаем, что ли. Или нет — скорее позавтракаем: времени пятый час.

Алька никак не могла заставить себя нарушить этот мирный, уютный, неторопливый тон их беседы, вырвать Ленку из мягкой, домашней, утренней сонливости, вырваться самой, снова погрузиться в отчаяние и мрак.

Ленка умолкла на мгновение, отошла к плите, затрещала зажигалкой. Алька почувствовала, что больше тянуть нельзя, просто невозможно.

— Лен!

— А! — Ленка обернулась от плиты, выжидающе глянула на подругу.

— Я хочу тебе сказать одну вещь.

— Опять насчет Рыбака? — Ленка вернулась за стол, села напротив Альки.

— Ну… да, о нем. И не совсем о нем. Кое-что еще.

— Ну давай. — Ленка скрестила руки на груди.

— Я сейчас была в прокуратуре, — быстро проговорила Алька, точно нырнула в холодную воду.

— Сейчас? — изумленно переспросила Ленка. — Ночью?

— Ну не совсем сейчас, несколько часов назад.

Ленка, ничего не говоря, продолжала смотреть на Альку с удивлением.

— Я… рассказала все. Все, что узнала о Кретове.

— Да что такого ты узнала о Кретове? Про его партитуры несчастные, что ли? — с недоумением начала Ленка и внезапно осеклась. По ее лицу пробежала тень, глаза заблестели. — Аль, ты… где была последние дни? Правда болела или…

— Я не болела. — Алька опустила голову, уперлась глазами в стол. — Я обманула тебя. На самом деле я была на даче у Крета. Нашла там то, что хотела найти. Паспорта на итальянские инструменты! — Алька замолчала, чтобы посмотреть, какое действие произведут на Ленку ее слова. Но та казалась совершенно спокойной, красивое, строгое лицо ее уже разгладилось, в голосе, когда она начала говорить, не промелькнуло ни одного неожиданного полутона.