Она оказалась быстрой.

Но не настолько.

Я поворачиваюсь к ней, поднимаю револьвер к ее лицу и, не задумываясь, стреляю.

Кровь хлещет из боковой части ее головы – у меня с трудом получается дышать, глядя на то, как она забрызгивает мои ноги, а ее безжизненное тело падает на пол.

Вытерев рот тыльной стороной ладони, я медленно встаю и перевожу взгляд на отца, перед которым на коленях стоит Джеймс.

И они оба смотрят на меня, вытаращив глаза.

Слезы текут по моему лицу, осколки сердца пронзают мою плоть, когда я поднимаю трясущиеся руки и направляю пистолет на отца.

– Так не должно было случиться, – шепчу я.

– Венди, – говорит Джеймс настолько громко, насколько это возможно в его положении. – Остановись.

– Мама правда погибла в автокатастрофе? – спрашиваю я, загибая палец вокруг спускового крючка.

– Маленькая Те…

– Правда?! – кричу я до боли в горле.

Голова отца опускается. Все притворство исчезает, и в его глазах появляется пустота.

– Нет.

– А Джон? – продолжаю я, хотя горе раскалывает меня пополам.

– Джон не мой сын. Он ублюдок, живое воплощение неуважения твоей матери, – его подбородок поднимается.

Я меняюсь в лице, правда мучительно прорывается сквозь центр груди. Я глубоко дышу, принимая эту боль и позволяя ей меня подстегивать.

Я смотрю на Джеймса, потом снова на отца. Руки дрожат так сильно, что я удивляюсь, как вообще могу их держать. Но я стискиваю зубы и преодолеваю дрожь.

– Не заставляй меня делать это, – мой голос застревает на истерзанных краях горла.

Отец усмехается, однако его глаза испуганно мечутся между оружием и моим лицом.

– Венди, не смеши меня. Я твой отец.

Я делаю медленные шаги вперед.

– Венди, – голос Джеймса резок. Его взгляд ясен и решителен. – Все в порядке, дорогая. Опусти пистолет.

Слезы затуманивают мое зрение, боль опустошает мою душу, но я делаю то, что он говорит, и опускаю оружие.

Плечи отца расслабляются, брови сходятся в одну хмурую линию.

– Мне жаль, что так получилось, Маленькая Тень. Но со временем ты поймешь, что это было к лучшему.

Он разворачивается, приставляя револьвер к голове Джеймса. Тот закрывает глаза, как будто готов и желает принять свою судьбу.

Вот только я не готова.

– Папа? – я поднимаю револьвер и направляю на него. – Мне тоже жаль.

А потом нажимаю на курок.

Я падаю на пол перед его телом, и меня захлестывают рыдания. Я задыхаюсь от невыносимой боли, порожденной поступком, который невозможно принять. Я обхватываю руками живот, от приступа тошноты кожа потеет, а тело нагревается, и меня выворачивает наизнанку: рвота поднимается по пищеводу и льется изо рта на пол.

Горло горит, душа разрывается на части, глаза так опухли, что я едва могу видеть.

Нежные прикосновения ласкают мою спину, а затем я оказываюсь на коленях, чувствуя губы Джеймса.

– Ш-ш-ш, дорогая. Все хорошо. Все будет хорошо.

Его руки дрожат и слабеют, но они здесь, обнимают меня.

И сейчас это как раз то, что мне нужно.

Глава 47

Венди

С того момента, как я совершила убийство, прошла неделя, и на душе поселилось глубокое чувство тоски.

Вряд ли когда-нибудь наступит время, когда я перестану его испытывать, но, как бы то ни было, о содеянном я не жалею. Я оплакивала отца задолго до случившегося, и если бы мне пришлось пройти этот путь заново, я бы поступила точно так же, и мы бы в конечном счете оказались там, где мы сейчас и находимся.

На его поминальной службе, сидя в первом ряду, с сотнями людей за нашими спинами.

Слезы, струящиеся по моему лицу, самые настоящие: я вспоминаю отца, который приносил мне желуди и всегда желал спокойной ночи. Но в конце концов этого человека не стало, и я молюсь, чтобы я помогла его душе обрести покой. Потому что здесь он его не нашел.

Я не знаю, как все это дело удалось замять, да и не хочу знать. Но для остального мира Питер Майклз погиб от руки низкопробного преступника по имени Сэмми Антонис, тайного ребенка покойного сенатора Барри, известного в преступном мире как Крок.

Каким-то образом Джеймсу удалось вытащить нас из Пещеры Каннибала и найти близнецов, привязанных к деревьям, переломанных и покрытых синяками, но живых.

К тому времени, как мы вернулись в «Тигровую лилию», Джеймс уже был не в сознании. Керли встретил нас там с их штатным врачом, и хотя я кричала до хрипоты, чтобы его отвезли в больницу, они отказались.

Слишком много вопросов и слишком много свидетелей.

Сорок семь швов, несколько пакетов с кровью и неделя отдыха, и вы даже не догадаетесь, что он был так близок к расставанию с жизнью.

А вот мне пришлось смириться с тем, что моя душа теперь запятнана красным. Тяжелое клеймо, но я буду носить его с гордостью.

Джеймс говорит, что иногда настоящая любовь требует жертв. Что ж, я тысячу раз пожертвую своей душой, чтобы остаться с ним рядом.

После окончания службы мы садимся в машину, Джеймс обнимает меня за плечи, притягивает к себе, переплетает наши пальцы и целует каждый из них.

– Ты в порядке, дорогая?

– Настолько, насколько это возможно.

– Ты связывалась с Джонатаном?

Я вздыхаю, качая головой. Джон не пришел на службу. Когда он узнал о смерти отца, он выглядел счастливым. А когда мы рассказали ему правду о его родном отце, он как будто даже испытал облегчение.

Это странно, что у нас с Джеймсом есть общий брат, но теперь, когда он закончил Рокфордскую частную школу и живет с нами на яхте, я рада, что они узнают друг друга получше. Что они полюбили друг друга так же сильно, как я люблю их обоих.

Если я чему-то и научилась за последние несколько месяцев, так это тому, что семья – это то, что ты сам создаешь.

– Как думаешь, мы можем заехать в «Ванильный стручок»? – спрашиваю я, внезапно желая увидеть улыбку подруги.

Энджи связалась со мной сразу как узнала о смерти моего отца, и мы вернулись к тому, на чем остановились. Она не спрашивала, что произошло в мое отсутствие, а я не предлагала объяснений. Хотя мы еще не виделись лично, так что, может быть, все еще изменится.

Джеймс наклоняется и прижимается губами к моему уху:

– Мы можем все, что ты захочешь, дорогая. Все, что тебе нужно сделать, – это просто сказать.

– Хорошо, – улыбаюсь я и тянусь рукой