лице распухает синяк, как я предполагаю, от близнецов. Я бы сказал, что ощущаю себя обманутым, но на самом деле насчет Старки я и так догадывался.

Тем не менее все это не имеет значения, потому что единственное, на чем я могу сконцентрироваться, – это на его пистолете, прижатом к виску Венди, и пальце, готовом нажать на спусковой крючок. Я впиваюсь в нее взглядом, пытаясь понять, не ранена ли она снова. Но, похоже, с ней все в порядке. Стиснув челюсти, она пристально смотрит на отца.

– Сэмми, – Питер выпрямляется, стоя у стены пещеры, и снимает с пояса пистолет. – Это не входило в план.

Голова Сми, по-прежнему прижатая к лезвию ножа, поворачивается в сторону Питера.

– Иногда планы меняются. Я говорил тебе, что единственный способ заставить Джеймса пойти на попятную – это подвергнуть опасности Венди. Ты знал о риске и дал на это добро.

– Ты что? – глаза Венди распахиваются, рот приоткрывается на вздохе.

– Привет, дорогая, – вклиниваюсь я, поглядывая на Старки. – Приятно слышать, что ты разговариваешь. С тобой все в порядке?

– Если не считать пистолета у моей головы? – ее взгляд смягчается.

Я ухмыляюсь, и тело Старки напрягается. Он перемещает ствол с головы на ее челюсть.

– Это не шутки, черт подери, – рычит он. – Отпусти Крока.

Венди вздрагивает, когда Старки упирает пистолет ей в подбородок, и меня пронзает страх.

– Джеймс. Нет, – с круглыми от ужаса глазами она смотрит на меня.

Резким движением Старки раскрывает ее рот и засовывает внутрь дуло пистолета.

Меня захлестывает ярость, а следом за ней приходит ужас, какого я никогда не знал. Потому что, как бы мне ни хотелось содрать кожу с тела Старки и переломать все его кости за малейшее прикосновение к Венди, я нахожусь в другом конце комнаты.

И я не хочу рисковать ее жизнью, полагаясь на вероятность блефа, хотя в глубине души я уверен, что это не так.

Облизывая губы, я сжимаю пальцы на рукоятке, отступаю назад и поднимаю руки вверх – нож со звоном падает на пол.

Сми расплывается в улыбке и тут же опускается вниз, чтобы его подобрать. Он переворачивает его несколько раз, вглядываясь в каждую деталь, после чего направляет острие клинка в мою сторону.

– Еще есть оружие, о котором я не знаю? – он оглядывается назад, где сидит Венди с мокрыми от слез щеками и пистолетом во рту.

Я тянусь за спину, вытаскиваю пистолет и бросаю его на пол.

Смеясь, Сми поворачивается к Питеру и хлопает в ладоши.

– Что я тебе говорил, Пит? Мальчик влюбился, – он вздыхает, оглядываясь на меня, тянется в карман и достает что-то громоздкое, обтянутое тканью. А потом медленно начинает разматывать ткань. – Чтобы заглушить шум. Так, для эффекта.

Ткань падает на землю, а вместе с ней и мой рассудок.

Тик.

Тик.

Тик.

Кулаки сжимаются по бокам.

Сми протягивает стеклянные карманные часы с такой широкой улыбкой, что его губы почти касаются щек.

– Тебе нравится моя новая игрушка? Она почти такая же громкая, как та, которую ты заставил меня выбросить за борт на днях, – он хихикает, качая головой.

От шума мне становится дурно, в голове мелькают образы – ботинки из крокодиловой кожи и щелчок замка на двери, – разрывая сердце в клочья и нанося свежие раны моей памяти.

Он подходит ко мне, пока носы его ботинок не соприкасаются с моими, поднимает часы и прижимает их к моему уху.

– Ты знаешь, как трудно найти часы с громким механизмом? Те, что я выбросил, были особенными. В точности такими, как у моего отца, – он хмурится. – Но мне нужно было удостовериться, что Старки сказал мне правду.

Я прижимаю руки к голове, пытаясь заглушить шум, нервные окончания когтями впиваются в кожу, словно тысячи жуков, отчаянно пытающихся вырваться на свободу. На глаза наплывает красная дымка, порождающая ярость и стыд – летучую смесь, что постоянно живет внутри меня. Мои ладони вырываются наружу, я хватаю рубашку Сми в свои руки, сжимаю ткань и поднимаю так, что его ноги едва касаются пола.

– А, а, а, – говорит он нараспев. – Ранишь меня – он прикончит ее.

Охваченный маниакальными мыслями, я немедленно его отпускаю. Сердце неистово бьется о ребра. Я даже подумываю выхватить у него из рук нож и попытаться отрезать себе уши – что угодно, лишь бы прекратить эту пытку.

Он отступает, тиканье становится чуть менее громким, но вдруг его рука возвращается, и стеклянный циферблат болезненно впечатывается мне в щеку. Я падаю, и он приседает рядом со мной, зажав мой нож между своими коленями.

– Я был там, когда ты убивал моего отца, – шепчет он. – Я наблюдал за тобой через окна, когда ты взял этот нож, – он поднимает его к моему лицу, проводит им по моему телу, а затем глубоко вонзает его в бок. – И обескровил его на полу.

Жгучая боль вспыхивает в моем туловище, когда он прокручивает рукоять. Я стискиваю зубы от жгучей боли.

– Ты жалеешь об этом? – спрашивает он.

Хотя я лежу лицом на грязном полу, я поворачиваю голову так, чтобы он увидел мою ухмылку.

– Я бы убил его тысячу раз и заставил бы тебя смотреть.

Он вытаскивает нож. Липкая кровь хлещет из раны, пропитывая рубашку и пачкая кожу.

– Он должен был стать моим. Он обещал забрать меня к себе, как только ты уедешь. Он хотел тебя отослать, но потом вдруг передумал! – край рукояти ударяется о мою щеку. – Я ждал… три года, пока тебе исполнится восемнадцать, а потом ты все испоганил!

Во рту скапливается кровь, я сплевываю ее на землю, приподнимаюсь и сажусь. От резкого движения кружится голова. Прислонившись спиной к стене, я сразу же прижимаю руку к боку, пытаясь остановить кровотечение.

– Я оказал тебе услугу.

– Ты забрал у меня все! – вопит он. – Значит, и я отвечу тем же.

Не сомневаюсь, что своими словами он хотел внушить страх, однако они привели к осознанию. Потому что я думал о той же самой фразе. Я проигрывал ее тысячами разных способов, представляя, какие последние слова я адресую Питеру. Мне становится смешно, отчего боль в боку только усиливается, но это ничто по сравнению с ужасающей правдой, что Сми такой же, как я.

А для него я такой же, как Питер.

– Тебе нужна моя жизнь? – я кашляю, чувствуя, как горло наливается кровью. – Все, что тебе нужно было сделать, это попросить. Забирай.

Сми выглядит озадаченным.

– Этого недостаточно, – он подходит ко мне и наклоняется, пока его лицо не