разговор на литературу, и напряжение спало. Но отношения Горбачева с Максимовым от той встречи не ухудшились. Наоборот. Они встречались еще не раз, перезванивались и даже вместе выступали в передачах на Российском телевидении.

Когда Владимир Емельянович серьезно заболел, Горбачев переживал, звонил его жене Тане в Париж – спрашивал, не нужна ли помощь…)

Я спросил М.С. о книге Бориса Олейника «Князь тьмы», в которой бывший зам. Председателя Президиума Верховного Совета СССР, известный украинский поэт, по сути, предал Горбачева и подверг сомнению все их совместные порывы в тогдашней борьбе за демократию.

Горбачев задумчиво покачал головой:

– Не могу понять… Ты ведь знаешь, как мы дружили, как я его любил. Но злобы на него не держу. По-моему, он не совсем здоров. Безудержный алкоголь даром не проходит. Иначе мне трудно объяснить его поступок.

– А вы читали в «Литературной газете» статью поэта Красникова, в которой он представил Олейника очень неприглядно, жестко проанализировав его книгу?

– Нет, не читал… Бог судья всем, кто предает друзей.

В ответ я процитировал Горбачеву другого русского поэта: «Не знал ты, Шиллер, где коварство, где настоящая любовь…»

– Это беда – наша национальная доверчивость… Но характер трудно переделать. Когда я ушел с поста Президента, помнишь, это было в конце декабря, с Новым годом из бывших соратников меня поздравил только Назарбаев.

– А чего вы удивляетесь, Михаил Сергеевич? Царская карета понеслась дальше. А вы с нее сошли… – Горбачев на секунду задумался о чем-то, а потом вдруг весело предложил:

– Давай пить чай.

Простите меня…

Как важно вовремя успеть

Сказать кому-то слово доброе,

Чтоб от волненья сердце дрогнуло.

Ведь все порушить может смерть.

Андрей Дементьев

1983 год. Глубокая осень. Я готовлюсь к своему авторскому вечеру в Театре эстрады. Уже давно развешены афиши с именами артистов, распроданы билеты. И вдруг накануне концерта раздается телефонный звонок. Звонила Майя Кристалинская.

Мы были хорошо знакомы, иногда пересекались на концертах и телепередачах. Но не помню, чтобы она пела мои песни. И потому весьма удивился, когда Майя очень деликатно дала понять, что хотела бы принять участие в моем авторском вечере. Но в этой ситуации, когда сценарий был уже разработан и все роли распределены, менять ход концерта было невозможно. Я осторожно сказал ей об этом и совершенно искренне пожалел, что Майя позвонила мне так поздно. Тогда я не знал, что Кристалинская очень больна и что любое приобщение к какому-либо творческому празднеству было для нее исключительно важно, вселяло надежду и, может быть, даже продлевало жизнь.

Мой вечер прошел успешно, но без Майи. И когда спустя несколько месяцев я прочел некролог о ее смерти, я ощутил запоздалую вину перед этой замечательной артисткой и мужественной женщиной, ушедшей от нас так рано и чью просьбу я тогда не исполнил.

Простите меня, Майя…

Жизнь так складывается, что часто не успеваем мы вовремя совершить добро, откликнуться на чужую просьбу и вообще помнить о том, что все может случиться неожиданно и помимо нашей воли… Однажды, выступая на литературном вечере в Центральном доме работников искусств, я разговорился за кулисами с великим артистом Олегом Борисовым. В ходе разговора и как бы между прочим он спросил меня: «А вы видели наш спектакль об императоре Павле?» Я признался, что еще не успел, хотя был наслышан о гениальной игре Борисова в главной роли. Вся театральная Москва была в восторге от этого спектакля. Олег Иванович улыбнулся и сказал: «Будет желание пойти, позвоните мне заранее…» Я поблагодарил и смущенно пообещал пойти в ближайшее же время. Но навалились дела, поездки, рукописи. И, к своему огорчению, я не успел посмотреть Борисова в том спектакле. Осталась горькая печаль и эти стихи, которые я написал в память великого Мастера.

Простите меня, Олег Иванович…

Император

Сын Екатерины Великой

Был невзрачен и мал.

И над дворцовой кликой

Характер свой утверждал.

Взращенный чужой муштрою,

Поставив страну на плац,

Он думал, что стал героем

Под общий хохот и плач.

Взбалмошный император

От собственной славы слеп…

И был навсегда упрятан

В фамильный имперский склеп.

И все его позабыли.

И минуло двести лет,

Когда над архивной пылью

Взошел его силуэт.

И вновь император Павел

В шинели своей до пят,

Весь мир собой позабавил,

В грядущее бросив взгляд.

Он был во всем гениален.

Верней, гениальным был

Актер, что его представил,

Чужую судьбу открыл.

…Играет Олег Борисов,

Уставший от царских пут…

И Павел его – как вызов,

Как запоздалый суд.

Спасибо, Олег Борисов,

Великий наш лицедей,

За гениальность риска,

За лучшую из ролей.

Как жаль, что не повторится

Ваш выход в тот звездный час.

…В гримерной мундир хранится,

И трон, не забывший Вас.

* * *

Сколько таких запоздалых сожалений прошло через мою жизнь, которая была бы намного интереснее, духовно богаче, если бы не мешала эта сиюминутность и суета. Наверное, не один я, размышляя о своем бытие, хотел бы остановить мгновение и вернуться в близкие или далекие времена, чтобы что-то исправить, переиначить, успеть…

Помню, позвонил мне Анатолий Дмитриевич Папанов, которого я просто боготворил, и пригласил на спектакль «Гнездо глухаря». Автор этой замечательной пьесы Виктор Сергеевич Розов был членом редколлегии журнала «Юность», который я тогда возглавлял. И мне хорошо была знакома эта пьеса, перешагнувшая немалые преграды, прежде чем попасть на сцену.

Спектакль просто потряс меня своей обнаженностью и актерской игрой. Папанов был гениален. Вообще этот человек, сполна познавший подлинную славу и всенародную любовь, в повседневной жизни был прост, общителен и в чем-то даже застенчив. Когда на одном из концертов, где Анатолий Дмитриевич читал стихи из знакомой классики, я сказал ему, что его чтение достойно пушкинских строк, артист искренне засмущался и переспросил: «Что, действительно было хорошо?» Позже мне рассказывал Юра Васильев, тогда еще молодой актер Театра сатиры, что если Папанов узнавал, что кто-то из известных людей в зале, он предупреждал молодежь: «Не подведите. На спектакле сегодня…» И называл фамилию. Так он однажды назвал Юрию Васильеву, игравшему вместе с Мастером, и мое имя, чем я невероятно гордился. Потому что доброе слово из уст великого