Она даже умудрилась обнять Ники.

Правда, при виде Элвиса ее лицо слегка вытянулось.

— Ради всего святого, что это? — вопросила она, глядя, как Элвис с облегчением вываливается из багажника и долго орошает ближайший куст

— Это щенок, — сухо отвечаю я. очищая от шерсти свою сумку, которая служила Элвису подушкой.

— Благодарю, Аннабел, это я и сама вижу, но откуда он взялся?

— Иногда, когда собака-мужчина встречает собаку-женщину…

— А я и забыл, как здесь замечательно! — Джеми решил наконец вмешаться, он обнял маму за плечи и стал подталкивать ее к дому, бросив мне через плечо: «Не начинай».

— Это был мировой рекорд, — нервно засмеялась Ники, не совсем опомнившаяся после маминых объятий. — Ты сподобилась аж на два вежливых предложения, прежде чем сойти с ума.

— А ты чего ждала, когда это первое, что я здесь увидела. — Я показала на большой серебряный «сааб», припаркованный бок о бок с матушкиным «мерседесом».

— Саймон?

Я злобно кивнула.

— Но ты же знала, что его пригласили.

— Да. но надеялась, что он не приедет. Я хотела отвлечься здесь от негативных факторов, влияющих на мою жизнь, а не наслаждаться их обществом.

— Похоже, здесь полно народу, не обязательно с ним общаться. Думаю, маминого общества ты тоже сможешь избежать…

— Аннабел!

Мама звала нас внутрь.

— Аннабел, ты идешь? У меня для тебя сюрприз.

— Он толстый, лысый и мечтает залезть в твои трусики, — фыркнула Ники.

— Они ему не пойдут, даже если он в них влезет, — огрызнулась я.

— Ну, не знаю. — Ники взяла сумку и свистом подозвала Элвиса, рыскающего по кустам. — Розовый шелк и кружева многим к лицу.

— Меня сейчас вырвет.

Едва мы вошли в холл, как мама схватила меня за руку и потащила куда-то, цокая каблуками по выложенному плиткой полу.

— Слушай, мы только приехали. Можно мы сначала положим вещи, а уже потом начнем вращаться в обществе?

— Некогда, — живо отозвалась она. — Он уезжает через полчаса.

Ага, прекрасно, Саймон не может остаться. Думаю, тридцать минут я выдержу. Я перестала упираться, как ребенок, которого в первый раз ведут в школу.

— Как говорится, время не ждет, — загадочно добавила мама.

Ники не ошиблась в одном. Сюрприз действительно был лыс, но это определенно не Саймон. Во дворе, надежно отгородившись от беснующейся толпы стеной спокойного безразличия, стоял

и смотрел, как ворочается черная туша океана, мой отец.

Встретить папу не легче, чем редкую комету, появляющуюся в атмосфере Земли раз в несколько лет.

Я не видела его почти три года. Путешествуя за морями, я все время ждала, что столкнусь с ним в каком-нибудь пляжном баре. Каждый раз, стоило мне увидеть кривые мускулистые ноги в сандалиях и лысую голову, мое сердце сжималось в безумной надежде, что это он.

Но это никогда не был он.

Он по-прежнему курил «Кафе Крем», зажимая сигару между большим и безымянным пальцем, так что она была почти спрятана в ладони.

Он часто стоял в саду и курил вот так, чтобы не увидела мама, выдувая дым уголком рта.

Практически каждый палец на правой руке у него был залеплен пластырем, а на левой сустав большого бугрился красной шишкой (он сказал, что его обожгла медуза).

Когда он заметил меня, его загорелое лицо озарилось самой широкой из улыбок, его белые как снег зубы сверкнули в темноте, а в уголках глаз и рта появились веселые лучики морщинок.

Думаю, свою тягу к путешествиям я унаследовала он него. Он всегда возвращался из путешествий спокойным и счастливым, правда, в конце концов я поняла, что причиной тому скорее его жизненная философия, чем физические координаты. Он был абсолютно невозмутим, словно от душевных бурь и внешних раздражителей его защищала какая-то оболочка. Возможно, толстый слой лосьона для загара. которым он мазался еще в семидесятых. Он наверняка образовал пленку толщиной в пару миллиметров, надежно уберегавшую его от вредных излучений и других неприятностей, которые подкидывает жизнь. Возможно, любовь к хорошему коньяку тоже сыграла свою роль. Конечно, коньяк употреблялся исключительно в медицинских целях, но его целебные свойства, судя по всему, были безграничны — он лечил им все, от головной боли до укусов москитов.

— Папа! — заорала я.

Через секунду меня обхватили медвежьи лапы и сжали так, что кости затрещали.

— Когда ты вернулся? — пробормотала я в толстый шерстяной свитер, пахнувший табаком и морской солью.

— Утром, хотя это нельзя назвать возвращением. У нас стоянка — ремонтируемся, пополняем запасы, все в таком роде.

— Мы?

— Я и еще целый корабль таких же старых чудаков, которые отказываются становиться взрослыми или умирать легкой смертью. — Он улыбнулся и наконец отпустил меня. — Мы уходим сегодня, но я не мог уехать, так и не повидав мою девочку. Я боялся, что ты не успеешь.

— Ты уже уезжаешь? — Я не могла скрыть разочарования. — Но я еще войти не успела!

— Боюсь, у нас очень жесткий график.

— А ты не можешь смягчить его и остаться еще ненадолго? — взмолилась я. — Мы не виделись три года!

— Да, знаю, я просто закоснелый эгоист, но зачем тебе, чтобы такой старый чудак, как твой палатка. путался под ногами и во все совал свой нос? У тебя теперь своя жизнь. Белл. Если я останусь в Англии, меня засунут в какой-нибудь приют д ля старых мерзавцев, где я буду медленно рассыпаться в своем кресле-качалке, а ты заедешь раз в месяц с дежурным визитом да еще. может, вывезешь меня на день рождения, Рождество и семейные торжества.

— Неправда, — запротестовала я.

Он вопросительно приподнял бровь.

— Нет?

— Нет. — Я перестала дуться и ухмыльнулась. — Я бы приезжала еще и на День отца.

Он широко улыбнулся и взглянул на свои огромные наручные часы.

— У тебя есть по меньшей мере десять минут, чтобы поведать мне о твоей жизни. Появилось что-нибудь эдакое? Или кто-нибудь?

Я промолчала.

— Совсем непохоже на обычное оглушительное «нет».

— Мне кажется, кое-кто есть. — Боже, я наконец признала это.

— Что-то ты не очень весело говоришь об этом.

— Есть сложности. И это еще мягко сказано.

— Речь ведь не о нем? — Папа слегка кивнул в сторону Саймона.

— Нет! — возмутилась я.

— Слава богу. Твоя мать намекала, что происходит что-то существенное.

— Существенно выросла моя неприязнь. Он просиял.