магазина и, вздыхая, рассматривала прохожих, пока Мартин бродил внутри от полки к полке в пыльном полумраке.

На первый взгляд никакой системы у Сесилии не было, но потом он понял, что книги отсортированы по тому самому географическому принципу. На самом верху слева стояли Стриндберг, Лагерлёф, Фрёдинг, Сёдерберг, Экелёф, Бойе, Транстрёмер… все, включённые в школьные хрестоматии: Ивар Лу, Сара Лидман, Харри Мартинсон. Мартин загибал пальцы: видимо, годом Швеции был 1979-й. Дальше шли американцы. Он отметил «Сияние» и «Кэрри» Стивена Кинга и закладку на пятой части «Моби Дика». Пара книг Хемингуэя рядом с «Под стеклянным колпаком» Сильвии Плат, дальше «Бойня номер пять» Воннегута, к которой прислонился «Великий Гэтсби» в разваливающемся бумажном переплёте. Здесь уже появлялась и специальная литература: «Человек говорящий» Ноама Хомского, «Теория относительности» Эйнштейна. Потом дерзкий прыжок через Атлантику: Великобритания. Это был 1981-й, Сесилия читала сонеты и пьесы Шекспира, «Гордость и предубеждение» Джейн Остин и «Грозовой перевал» Эмили Бронте, потом шёл Ивлин Во, а за ним Локк и Юм, пара несчастных философов, их окружали Вульф, Уайльд, Йейтс и Китс (кажется, кто-то из них был ирландцем?). Дальше длинный ряд Грэма Грина. На долю британцев приходилось больше шестидесяти корешков, откуда у неё деньги, подумал он. Но книги были старыми, так что она, видимо, тоже имела обыкновение заглядывать к букинистам.

Когда наручные часы, прикреплённые кнопкой к стене над письменным столом, показали половину двенадцатого, Сесилия снова проснулась.

– Завтрак готов, – сказал Мартин. – Как состояние желудка?

Она перевернулась на спину и положила руку на живот:

– Я могу попытаться. – Сидя в кровати, она съела несколько ложек омлета и половину бутерброда с хрустящим хлебцем. И снова упала на подушки.

– Мартин Берг – добрый самаритянин.

– Прекрати.

– Я, наверное, наименее приятная компания, которую ты мог бы найти в этом городе сегодня. Да и, если подумать, в любой другой день тоже.

– На земле сейчас нет места, где я бы хотел находиться больше, чем здесь, – произнёс Мартин, не подумав. Несколько мгновений Сесилия смотрела на него, мгновения были тяжёлыми как свинец. С каких пор он начал практиковать откровенность без предварительного взвешивания всех «за» и «против»? Да ещё и в таких банальных выражениях?

– Почему? – наконец спросила она.

– В смысле, почему? А ты как думаешь?

– Ну, я не знаю.

Мартин забрался в кровать, устроился рядом с Сесилией и взял её руку в свои.

– Ты пропустила Уильяма Уоллеса, – сказал он, – в английский год.

– Кто такой Уильям Уоллес?

– О боже, Сесилия, в твоём образовании серьёзный пробел.

– Ну надо же.

– Я просто в шоке.

– Так, может, ты меня и просветишь?

– «Дни в Патагонии», тебе о чём-нибудь это говорит?

– Фильм со Стивеном Маккуином.

– Ой, какой невежественный ответ, – поцокал он языком.

– Значит, то, что я видела фильм, не заслуживает никакого плюса?

– Увы.

– Но, может быть, среди нас сегодня найдётся эксперт по данной теме?

Он положил руку ей на плечо:

– Эксперт эксперту рознь, – произнёс он притворно скромным тоном, и она рассмеялась. Он погладил её ключицу. Под рубашкой на ней ничего не было. Он помнил свои руки, обвивающие её бёдра, и как она задерживала дыхание в момент оргазма.

– Фильм неплохой, – сказал он, – но книга намного лучше. Жаль, что твой английский год ушёл в невозвратное прошлое.

– Здесь система дала сбой, – ответила она. – А я не могу просто брать и читать всё, что мне рекомендуют начитанные молодые люди.

– Полагаю, такие рекомендации ты получаешь часто.

– Уоллеса мне рекомендуют впервые.

– А кто в топе из рекомендованных? Верхняя тройка?

Она задумалась.

– Я бы назвала Буковски, Кафку и Достоевского. А в шведском топе у нас Стиг Ларссон и монсеньор Лундель.

– Отличная компания.

– Разве нет? Речь ведь о романе, где спившийся почтальон отправляется к продажным женщинам. Прямой путь к женскому сердцу.

Мартин потрогал круглую подвеску, висевшую на золотой цепочке. Подвеска лежала строго в ложбинке. У Сесилии была потрясающая ложбинка.

– Я заметил, что часть французов ты читала по-французски, – сказал он.

– Я брала уроки, – ответила она, зевнув, – у пожилой француженки. – Она была дико строгой и ненавидела Аддис.

– А почему она не уезжала?

– Она была замужем за миссионером, который пытался спасти народ из Огадена.

Солнце поднялось выше, в комнате стало прохладнее. Окно было распахнуто. Сверху открывался вид на городские крыши, простирающиеся вплоть до портовых кранов Хисингена. Мартин расстегнул пуговицы на её рубашке и осмотрел все её родинки и родимые пятна. Лицо Сесилии было совсем рядом, глаза полуприкрыты. У неё тонкие запястья. И влажные волосы на затылке.

Потом она ушла в туалет. Он слышал, как в душе льётся вода. Когда она вернулась, волосы у неё были собраны в пучок, отчего черты лица стали более чёткими. У неё были широкие брови с изломом, как у актрис старого Голливуда.

– Мы можем позже сходить в «Прагу», – предложила она, залезая в кровать. После душа её кожа была прохладной и гладкой, как мрамор.

– Отличная идея. При условии, что твой желудок сможет удержать съеденное и ты не устроишь там шоу с рвотой.

Сесилия толкнула его локтем.

– Я видела там твоего приятеля, – сказала она, – того, нервного в очках. Он там часто появляется с шумной компанией художников.

– А, Густава?

– Да.

– Странно, что ты не видела там меня, – и, только произнеся это, Мартин понял, что с тех пор, как узнал, что она живёт неподалёку, уже не первый месяц не заходит в «Прагу».

– Кажется, мне уже лучше, – произнесла она, положив голову ему на плечо. – Ну, что ж, давай займёмся пробелами в моем образовании. Что ты можешь рассказать об этом Уильяме Уоллесе?

III

МАРТИН БЕРГ: Чаще всего с большими жизненными вопросами мы сначала сталкиваемся в литературе и только потом в реальности.

ЖУРНАЛИСТ: Какие вопросы вы сейчас имеете в виду?

МАРТИН БЕРГ: Смерть, например. И любовь. Особенно любовь. Есть безумцы, которые считают, что любовь должна быть простой. Что любить – это как плыть на надувном матрасе в бассейне, температура в котором равна температуре тела… Что, разумеется, нелепость. Истина в том, что любовь это нечто очень сложное. И человеку тут необходима всяческая помощь.

* * *

– Это глупо, – сказал Мартин.

Над ними простирались золотые арки крон Слоттскугена. Воздух был наполнен птичьим пением. Он поставил банку пива себе на живот. Рядом диссонирующим аккордом к псалму во славу прекрасного лета сидел Густав: в рваных джинсах и полосатом свитере, провисавшем на его худосочной грудной клетке. Густав, похоже, вёл ночной образ жизни, и под глазами у него залегли