— Давай, напиши имена всех, кто имеет доступ к кураре.

Томе Каррейра достал из верхнего кармашка рубашки перьевую ручку и приготовился составить список людей, обладавших правом открывать лабораторный сейф. Но прежде чем сделать это, он осмелился задать вопрос:

— А есть еще причины, по которым ты поступаешь со мной так лояльно?

Прежде чем ответить, Андрес взглянул ему прямо в глаза.

— Я получил приказ расследовать это дело как можно деликатнее, что и стараюсь делать, — ответил он. Пока Томе составлял список имен, он, немного помолчав, добавил: —…и еще потому, что убежден, что символы в нашей жизни необходимы и к ним следует относиться с уважением даже вне зависимости от исторической правды.

Томе Каррейра посмотрел на него недоверчиво и удивленно. Последствия утраты яда, возможно, и имели место, но ответственности за них он теперь не понесет. Поэтому он с довольной улыбкой закончил составление списка и протянул его комиссару.

— Ну конечно, это все очень важно, кто бы сомневался! — воскликнул Томе Каррейра.

— Да ладно, не подлизывайтесь, господин профессор, — ответил комиссар, просматривая написанное. — Да здесь одни женщины! — воскликнул он. — Ну, кроме одного, — поправил он себя.

Томе Каррейра лукаво улыбнулся. Он уже благополучно забыл, что еще совсем недавно мог считаться главным подозреваемым в убийстве. Теперь таких подозреваемых было больше.

— Девушки сейчас составляют восемьдесят процентов всех студентов факультета, и они лучшие, — ответил он, вспомнив о своей славе донжуана.

Андрес пристально смотрел на него:

— Скажи мне правду, Томе, что ты думаешь об открытии Софии?

Томе задумался на несколько мгновений. Затем лицо его прояснилось и приняло спокойное выражение, которое утратило было во время разговора; наконец он ответил:

— Что все это очень даже возможно, комиссар, очень возможно.

— И?

— И что рано или поздно об этом станет известно.

— И?

— И что людям нужна вера, которая поддерживает их.

— И что эта вера будет попрана, если станет достоверно известно, что раввин Иисус состоял в браке с Марией Магдалиной? И что Сантьяго никогда ни живым, ни мертвым не был в Испании, а вместо себя послал сюда женщину?

— Я имею в виду людей примитивной веры.

— Вера не может быть примитивной, она может быть простой, это да, но не примитивной, доктор, — ответил главный комиссар полиции.

Он проведет в квартире доктора Каррейры еще целый час. Его всегда привлекала возможность поговорить с искренне верующими, но при этом толерантными к чужому мнению учеными людьми, которыми он восхищался и которым в каком-то смысле завидовал. К великому своему сожалению, он не был верующим. Что уж тут поделаешь. Ему бы очень хотелось, чтобы его разум позволил ему верить в Бога.

— Меня привлекает вера, но внушают ужас догма и суеверие, — заключил Андрес перед тем, как покинуть дом профессора, убежденный в том, что тот, вне всякого сомнения, обладает верой и готов поощрять любое суеверие, если только оно способствует сохранению того привычного порядка вещей, в котором он чувствует себя как рыба в воде, а вернее, как умный и упорный осьминог, обладающий восемью конечностями, позволяющими ему одновременно объять множество вещей, тел и идей. И разумеется, трахаться. С помощью третьего щупальца справа, если быть точным.[50]

Вторник, 4 марта 2008 г., 17:30

Когда Андрес Салорио добрался наконец до комиссариата, его уже поджидала масса информации, раздобытой его подчиненными. Арнойа и Деса с нетерпением ждали его прихода. Он открыл дверь кабинета, впустил их и снова ее закрыл.

— Ну, так что вам поведал господин медицинский антрополог? — спросил он, едва усевшись в кресло.

— В общем-то не много. Он дал нам подробный отчет о том, что делал с момента своего прибытия.

Уверял, что у него не было ни минутки свободной, чтобы даже повидаться с жертвой преступления. Разве что ночью, но тогда рядом с ней была адвокатесса. Он расписал нам все буквально по минутам. Идеальное алиби, — доложила инспектор Арнойа.

— Это соответствует вашим данным? — спросил комиссар, обращаясь к Десе.

— С точностью почти до минуты, — ответил тот.

— А что он рассказал вам о соборе?

— Только то, что мы и так знали.

Его подчиненные, разумеется, знали не все. Но лучше им продолжать оставаться в неведении. Если он даст им больше информации, чем следует, это только все осложнит, особенно когда ему придется сообщить им о прекращении расследования.

— Ну хорошо. Давайте список телефонных звонков покойной, — сказал Салорио, вытаскивая свой список.

— А это что, комиссар? — спросила Арнойа, показывая на листок.

— А это другой список.

— Тоже телефонных звонков?

— Да. Звонков много, но выбрать надо лишь несколько. Посмотрим какие.

— Какие что?

— Какие из них совпадают, черт возьми! — ответил комиссар, спрашивая себя, не становится ли он женоненавистником.

— Так что это за список? — продолжала настаивать Арнойа.

— Список класса, — ответил Салорио, не желая говорить ни откуда он его взял, ни о том, что речь идет о перечне лиц, имевших доступ к кураре, привезенному профессором Каррейрой из Бразилии.

— Какого класса? — спросил теперь Деса, заинтригованный упорным нежеланием шефа объяснять им что бы то ни было.

— Считайте, что это список списков класса; вы что, совсем тупые?

Его помощники наконец поняли, что лучше вопросов не задавать: все равно ответа они не получат. Им понадобилось совсем немного времени на то, чтобы найти совпадающие в обоих списках имена. Всего несколько секунд. Таких имен было два: Карлос Сомоса и Аншос Вилаведра.

— Кто такая Аншос Вилаведра? — спросил комиссар.

— Без понятия, — ответили ему подчиненные дуэтом.

— Вы так спелись, что вряд ли поженитесь. Давай берись за компьютер и узнавай, о ком идет речь, — приказал Салорио Арнойе.

Инспекторша тотчас покинула кабинет.

— Карлос вызывает подозрения, ничего уж тут не поделаешь, в конце концов, это долбаное дело с самого начала перескакивает с религии на науку и обратно, так что вполне логично, что где-то между ними оно и завершится, — недовольно пробурчал Диего Деса, считавший себя приятелем профессора судебной медицины.

— Его придется допросить, — сказал Салорио, — и сделать это надо очень деликатно. Все-таки в Мадриде работать гораздо удобнее и спокойнее. В Мадриде ты никого не знаешь. А здесь тебя знает каждая собака. Вот уж мать твою…