— Нас перестреляют, как кроликов, когда мы полезем по склону, — уныло заметил Жак. — Испанцы опять займут укрепление и устроят тут стрельбу, все равно что по рябчикам.

— У кого еще остались гранаты? — спросил Изреель.

Гектор покачал головой. Свою суму он оставил на площади после той пробежки в церковь.

— Боюсь, свою мне пришлось бросить, когда начали отступать, — сказал Жак.

— А где гранаты Дана? Они же где-то здесь были, — спохватился Гектор. Он припомнил, что мискито, отправляясь в дозор на холм, оставил свою сумку у бруствера. После недолгих поисков Гектор обнаружил припрятанную в укромном уголке сумку Дана.

Он протянул суму Изреелю, тот вытащил три гранаты и обратился к Шарпу:

— Капитан! Ступайте с остальными. Я с друзьями прикрою ваш отход.

Шарп посмотрел на гранаты и нахмурился.

— Ненадежные штуки.

— Неважно. И так сойдет.

Шарпа незачем было просить дважды.

— Идем! — крикнул он людям. — Освободите всех пленников. Обратно на холм! — Он повернулся к Изреелю. — Чем мы можем помочь?

— Нужно с полдюжины человек. Метких стрелков. Расставьте их на склоне, откуда они достанут огнем до испанцев. Это поможет.

Буканьеры начали отступление, устало ковыляя вверх по холму, кое-кто мушкетом пользовался как костылем, другим помогали товарищи.

Изреель принялся возиться с гранатами. Он поправлял фитили, пока их длина его полностью не удовлетворила, потом рассовал бомбочки внутрь баррикады, на расстоянии нескольких шагов друг от друга. Поглядывая через плечо, чтобы удостовериться, что Шарп и основная масса буканьеров успела преодолеть большую часть склона, гигант подпалил все три фитиля, а затем крикнул своим друзьям, чтобы те поворачивались и бежали прочь.

Три друга взбирались по неровному склону. За спиной у них раздались частые выстрелы, Жак споткнулся и упал. Гектор подбежал к другу, а тот с трудом пытался подняться на ноги. Кажется, он был оглушен, по голове текла кровь. Он приложил руку к уху и отнял ее.

— Пуля мне ухо подрезала! — с облегченной ухмылкой воскликнул он. — Ерунда!

На баррикаде прогремел взрыв. Взметнув столб земли и дыма, взорвалась первая граната. Несколько испанских солдат из ополчения, осмелившихся выйти из ворот, немедля попрятались.

— Еще две осталось, — с довольным смешком заметил Изреель. Протянув руку, он помог Жаку выпрямиться, потом обхватил его рукой, помогая идти в гору. — Когда я участвовал в боях за заклад, между боями на нашей площадке выступала труппа актеров. У них рядом прятался помощник, и в нужный момент, когда надо было вывести на сцену артиста или убрать его оттуда, он устраивал взрыв. Грохот, дым столбом! И каждый раз у них все получалось.

— Это был сущий бедлам! — Бэзил Рингроуз до сих пор кипел от злости, его гнев питал тот факт, что он со своими товарищами тоже едва не пал жертвой испанцев. — Два белых дыма! Еще чуть-чуть, и я бы завел лодки прямиком в гавань Арики. Нас бы в воде перестреляли!

Он сердито поглядел на стоящего у поручней Шарпа.

Гектор наблюдал за их перебранкой. Прошло два месяца после разгрома в Арике, однако воспоминания о паническом и отчаянном до безумия отступлении из города по-прежнему провоцировали взаимные обвинения и упреки. Когда Гектор с Жаком и Изреелем добрались до вершины холма за городом, то обнаружили, что Шарп и остальные буканьеры заняты тем, что с корнем вырывают из земли сухие стебли и кусты, собираясь развести сигнальный костер.

— Один белый дым, — твердил кто-то. — Будем надеяться, что гребцы с лодками поторопятся. Нужно убираться отсюда поскорее, а не то нас догонят испанцы.

Едва были сказаны эти слова, как Дан, снова присоединившийся к отряду, негромко произнес:

— Сейчас не об этом надо беспокоиться.

Он смотрел назад, в сторону Арики. Над городом поднимались две толстые колонны белого дыма, упираясь в безветренное, палящее небо и вероломно маня в ловушку. Дан побежал на берег, чтобы перехватить Рингроуза и лодки раньше, чем те угодят в расставленную испанцами западню. Шарп и уцелевшие буканьеры ковыляли и хромали вслед за индейцем, полумертвые от жажды и совершенно выбившиеся из сил. Испанская кавалерия досаждала им всю дорогу, а потом, когда отступавшие все же добрели до лодок, враги принялись скатывать с утесов камни.

Вернувшись на борт «Троицы», буканьеры раскололись на два противоположных лагеря: одни винили Уотлинга за разгром и неудачу всего дела, другие по-прежнему настолько не терпели Шарпа, что не желали вновь служить под его командованием. После нескольких недель ссор был созван совет, дабы решить вопрос о будущем экспедиции. Голосование было простым: большинство сохраняет за собой «Троицу», а оказавшиеся в меньшинстве получат корабельный баркас и каноэ и пусть делают, что хотят. После подсчета поднятых рук выяснилось: семьдесят человек выбрали своим главарем Шарпа, сорок восемь голосовали против. Проигравшие забрали свою долю добычи и отправились в рискованное плавание обратно к Золотому острову, намереваясь на последнем отрезке пути совершить переход через Панамский перешеек. Гектору было жаль, что вместе с теми, кто возвращался в Карибское море, ушел и Уильям Дампир, однако сам он теперь, отказавшись от всех надежд на новую встречу с Сюзанной, обратно не торопился. Чем дольше его там не будет, тем меньше вероятность, что он опять столкнется с капитаном Коксоном. У Гектора не было никаких сомнений, что буканьерский капитан остается очень опасным врагом и мстить будет при малейшей возможности.

Снова говорил Рингроуз, с хмурым выражением на обычно жизнерадостном лице:

— По-моему, это Дуилл выдал испанцам наши сигналы. Должно быть, они схватили его и пытали.

Шарп пожал плечами.

— Откуда мне знать? Все, что случилось в Арике, теперь в прошлом. Пока командую я, мы не станем совершать вылазки на берег и атаковать хорошо укрепленные города. Будем делать то, что умеем лучше всего: захватывать призы в море. И мы плаваем в тех водах, где для этого наилучшие возможности.

Гектор все чаще ловил себя на мысли, что не знает, разумно ли поступил он с друзьями, проголосовав за Шарпа. Жизнь на борту «Троицы» быстро вернулась в старую колею, к прежней праздно-ленивой расслабленности и расхлябанности. Вновь появились кости и карты, дисциплина на корабле падала, люди становились раздражительными и неопрятными. В одном их нельзя было упрекнуть — в небрежении к кораблю и к оружию. К тому и другому буканьеры относились крайне заботливо. Пусть одежда превращалась в лохмотья, пусть нередко они испытывали нехватку еды, но орудия своего ремесла — мушкеты и мушкетоны — содержали в чистоте и смазывали тюленьим жиром, оберегая от воздействия соли и влажного воздуха. Абордажные сабли, мечи и кинжалы регулярно затачивались и протирались маслом. Буканьеры без конца экспериментировали, стремясь как-то улучшить мореходные качества галеона за счет изменения наклона мачт или угла рангоута, и команда не один час просиживала с иголками и нитками на палубе, под руководством корабельного парусного мастера придавая форму новым парусам, или с помощью сваек и драйков чинила и сращивала снасти.