Не надо учиться десять лет в педагогическом институте, чтобы понять, чего добивается Винни-Пух.

– Какова твоя отправная точка? – спрашивает Винни-Пух и указывает на заголовок в моем блокноте: ЭССЕ. – Тебе нужен исходный вопрос. Например: все ли убийства одинаково отвратительны, или могут быть смягчающие обстоятельства?

Я задумчиво смотрю на него:

– Насколько ты посвящен в дело?

– Посвящен? Во что?

Он пытается изобразить непонимание, однако Винни-Пух не в состоянии обмануть и детсадовца.

– Сейчас мы говорим об этих двух романах, – заявляет он. – Ни о чем другом.

Я киваю и саркастически улыбаюсь:

– Ясное дело, могут существовать смягчающие обстоятельства.

– Это само собой разумеется?

– В этих книгах их, возможно, нет, но в реальности они могут присутствовать. Чисто гипотетически.

– Гипотетически, – повторяет Винни-Пух, словно никогда раньше не слышал этого слова. – Что, например? Что может оправдывать лишение другого человека жизни?

– Не оправдывать. Это другое дело. Мы ведь говорим о смягчающих обстоятельствах.

– Приведи пример, – говорит Винни-Пух, разводя руками.

– Самооборона.

– Это совсем другой случай. Тогда речь уже не об убийстве. Каждый имеет право защищаться. Приведи мне другой пример.

Я почесываю щеку.

– Некоторые не заслуживают того, чтобы жить.

Глаза Винни-Пух сужаются.

– Я вовсе не имею в виду, что любой может пойти и лишить другого человека жизни, – поясняю я. – Но есть люди, которые как бы израсходовали свое право на жизнь. Решением проблемы, конечно, могла бы стать работающая правоохранительная система. Если бы убийцы и насильники получали по заслугам…

– Ты хочешь сказать, что ты – поборница смертной казни?

– Думаю, что большинство людей за смертную казнь. Легко быть против, пока тебя самого жареный петух не клюнул. Если спросить тех, у кого убили кого-нибудь из членов семьи, ответ будет очевиден.

У Винни-Пуха вокруг рта образуется удивленная складка. Он выглядит как мальчишка-шестиклассник.

– По-твоему, человек не заслуживает того, чтобы ему дали шанс исправиться?

– После того, как он убивал и насиловал?

Не знаю, сознательно ли он пытается меня завести, но ему это, во всяком случае, удается.

– Мужик, который меня изнасиловал… – выпаливаю я. – Ты считаешь, что ему надо дать шанс?

– Я… да…

– Мне было пятнадцать лет. Пятнадцать! Он держал меня и придавил так, что я не могла дышать. Я задыхалась и билась, пока он вставлял в меня свой отвратительный член.

Лицо Винни-Пух застывает в гротескной гримасе.

– Нет никаких смягчающих обстоятельств, – провозглашаю я. – Я бы хотела видеть, как эта сволочь умирает.

У Винни-Пуха хватает ума не возражать мне. Он моргает и смотрит на свои руки.

– Я сама могла бы его убить, – говорю я.

Я проснулась в номере люкс в Гранд-отеле. Крис сидел в мягком кресле напротив меня с чашкой кофе в руке, положив ноги на пуфик.

– Доброе утро, красавица.

Я улыбнулась и босиком прошлепала мимо него в ванную. Ополоснула лицо и присела на край ванны, в которой мы с ним лежали накануне поздно вечером.

– Когда тебе на работу? – крикнул из кресла Крис.

– К десяти.

Времени оставалось мало.

Быстро одевшись, я постаралась выглядеть счастливой и благодарной, когда обнимала Криса.

– Не забудь вот это, – сказал он и протянул мне карту.

Это был подарок. Он подарил мне ее, когда мы пили шампанское в постели на огромной кровати, – какой-то предмет, скрученный, как пергаментный свиток, и стянутый красивой серебряной ленточкой. Развернув его, я почувствовала, как сердце запрыгало в груди. Это была карта Азии, где Крис пометил золотыми звездочками особенные места. Те места, которые он хотел посетить вместе со мной. Я ни словом не упомянула о том, что у меня уже есть такая карта – хотя куда больше, и вся утыканная булавками.

Мне следовало бы быть счастливой, когда я спустилась на лифте и свернула на Лилла-Фискарегатан. Но я ничего не могла поделать со своими чувствами. Мне и представить себе было трудно, что я поеду в Азию, поездку всей моей жизни, вместе с тридцатидвухлетним мужиком. Это было просто немыслимо! И все же что-то в груди будто горело, меня не оставляла мысль, что мне нужно перестать анализировать и просто плыть по течению.

Когда я пересекала Главную площадь и до работы оставалась пара минут ходьбы, небеса разверзлись и полил дождь. Впервые за несколько недель.

Вечером, когда я выходила из магазина, дождь шел по-прежнему. Я рассчитывала завернуть за угол и сразу сесть на автобус на Бутульфсплатсен. Вышла точно ко времени, чтобы не промокнуть до нитки.

Не успев пройти и нескольких метров, я увидела две фигуры под зонтиком.

– Стелла!

Амина схватила меня за руку:

– Иди сюда. Ты должна это услышать.

Волосы у нее были мокрые, глаза напуганные.

– Что случилось?

– Давай зайдем под крышу, – сказала она и потащила меня за собой. Рядом с ней стояла, вся дрожа, Линда Лукинд, держа одной рукой зонт, а другой пытаясь стянуть вырез блузки.

– Какого черта, Амина!

Она поджидала меня вместе с Линдой Лукинд? Они сговорились? Вырвавшись, я уставилась на нее.

– Прошу тебя, послушай, что говорит Линда.

Дождь бил ее по лицу. Во всей этой сцене было нечто драматическое.

– Хорошо, – сказала я, бросив взгляд на Линду. – Только быстро.

Мы нашли уединенное местечко под крышей, и Амина откинула со щеки мокрые пряди. Она попросила Линду еще раз рассказать мне то, что сама, видимо, только что услышала.

– Я прожила с Крисом три года, – сказала Линда Лукинд. – Поначалу мне казалось, что у меня все идеально. Я и не заметила, как что-то начало меняться.

Она взглянула на меня неуверенным взглядом.

– Продолжай, – сказала Амина.

– Это происходило постепенно. Какие-то мелочи. Я убеждала себя, что это не повторится, что хуже не будет. Мне так хотелось, чтобы все у нас было хорошо.

Дождь барабанил по крыше. Несколько мальчишек догнали автобус и висели на двери, пока водитель не впустил их.

– Первое, на что я обратила внимание, – его ревность, – продолжала Линда. – Поначалу мне казалось, что это даже мило, словно бы это доказывало, что он и вправду любит меня. Но ситуация усугублялась. Однажды он чуть не избил парня, потому что ему показалось, что я с этим парнем флиртовала.