– Ты можешь полежать и понежиться, – сказал он и поцеловал меня в затылок. – Мне надо бежать на деловую встречу.

– Прямо сейчас? Сколько времени?

– Без пяти семь.

– Ах, черт!

Сквозь полуопущенные веки я видела, как он надевает свой баснословно дорогой костюм и завязывает галстук, стоя перед зеркалом шкафа.

– Наверное, буду лежать тут, пока ты не вернешься.

Он обернулся и слегка ущипнул меня за палец ноги:

– Вот она, современная молодежь!

– Я еще подросток. Мне нужно особенно много спать.

Он улыбнулся, глаза у него засияли.

– Так ты сегодня не работаешь?

– К сожалению, работаю, – вздохнула я. – Но мне к десяти.

Он наклонился вперед, его галстук болтался между моих грудей, когда он поцеловал меня.

– Замок на двери захлопывается. Просто закрой за собой дверь, когда пойдешь на работу.

Когда он ушел, я некоторое время лежала в постели, пытаясь заснуть, но, хотя я почти не спала ночью, сон не приходил. По всему телу бегали мурашки, в подошвах покалывало. Минут пятнадцать я надеялась, что все пройдет, вертелась с боку на бок и раз сто взбивала подушку. В конце концов я сдалась и вышла в кухню, завернувшись в одеяло.

Холодильник оказался до краев заполнен всякими вкусностями, и я сделала себе роскошный завтрак. Потом ела, положив ноги на стул, и слушала через приоткрытую дверь балкона, как просыпается город.

В голове у меня звучали слова Линды. Большой шкаф, правый верхний ящик, ключ в нижнем левом.

Я вышла в прихожую. Некоторое время стояла перед зеркалом.

Мне надо было пописать. В ванной я быстренько порылась среди лекарств в шкафчике. Спрей от насморка, таблетки от аллергии, вольтарен. Ничего интересного.

Умывшись, я зашла в комнату, которую Крис называл своим кабинетом.

У окна стоял письменный стол. На стене висела огромная картина шириной метра в два. Невозможно было сказать, что на ней изображено, однако я не сомневалась, что она стоит больше, чем годовая зарплата сотрудника «H & M».

Вдоль противоположной стены стоял большой архивный шкаф. О нем-то и говорила Линда.

Я бросила взгляд в окно. Это предательство по отношению к Крису, но глупо было бы не проверить, что лежит в том ящике. Хотя бы для того, чтобы развеять свои сомнения. Крис ничего не узнает.

Присев на корточки, я выдвинула нижний левый ящик. Внутри лежало два пластиковых контейнера. Один был набит мелочами: браслеты, брелоки, значки. Безделушки, которые у хозяина, очевидно, не поднялась рука выбросить.

Второй контейнер был поменьше. Поначалу крышка не поддавалась, но в конце концов мне удалось ее открыть. На дне лежало штук десять ключей.

Я внимательно оглядела правый верхний ящик. Нашла два ключа, которые могли подойти к такому замку. Засунула первый из них в замочную скважину и повернула, но ничего не произошло. Тогда я решила попробовать второй. Когда я повернула его, замок щелкнул. Выдвинув ящик, я уставилась в него.

Что я ожидала увидеть?

Я стояла, словно оцепенев, пытаясь привести в порядок свои мысли.

Когда я с грохотом захлопываю «Терезу Ракен», Винни-Пух строго косится на меня. Поначалу я почти узнавала себя в Терезе, в ее фрустрации по поводу скуки и того, что ничего никогда не происходит. Терезу выдают замуж за ее кузена Камилла, причем сначала я подумала, что это женское имя. Тереза, само собой, любит мужиков, мы ведь говорим о девятнадцатом веке. Как бы то ни было, Тереза начинает спать с другом своего мужа Лораном. Втроем они берут напрокат небольшую лодку, и любовник Лоран сбрасывает Камилла за борт, в результате чего тот утонул.

После убийства Тереза и Лоран ссорятся из-за того, кто из них на самом деле виновен. Оба совершенно теряют голову, мучаются угрызениями совести и планируют убить друг друга. Под конец они совершают коллективное самоубийство.

– Мне не нравится эта книга, – говорю я, больше чтобы поддразнить его.

– Это несущественно, – отвечает Винни-Пух. – Кто угодно может сказать, что ему нравится или не нравится. А ты должна научиться анализировать.

Словно мне надо этому учиться. Девятнадцать лет все подряд пытались меня анализировать, а я анализировала их. Если я что-то и умею делать, то именно это.

Винни-Пух бормочет что-то про «литературный анализ». Он утверждает, что мы будем анализировать книги, но в глубине души мы оба знаем, что это не так. На самом деле мы будем копаться во мне, Стелле Сандель, и моей больной душе.

После обеда у меня есть целый час в спортзале. На велотренажере я переключаюсь на самую малую передачу и жму на педали, пока ноги не начинают отваливаться от молочной кислоты, а от пота подо мной не образуется целая лужа.

Затем я подтягиваюсь и отжимаюсь на брусьях в несколько подходов. Моя сила в выносливости. На гандбольном поле я любила поймать мяч, когда за спиной у меня болтались два защитника. Я была непобедима, когда они висели на мне, как два рюкзака, пытаясь удержать меня на шестиметровой линии. Пять раз подряд я становилась лучшим бомбардиром.

Случается, что я тоскую по гандболу. Мне не хватает командного единения и духа состязания – ставить себе цель и настойчиво бороться всем вместе, чтобы ее достигнуть. Но под конец мне стало трудно выносить, когда мною управляют, когда тренеры определяют за тебя каждый шаг, каждый пасс и бросок. Я чувствовала себя пешкой в игре, которую режиссировали другие, и всякое желание играть в гандбол пропало.

После тренировки я долго стою под душем, вытянувшись в струнку, и вода окружает меня оглушительным тоннелем. Я почти физически ощущаю, как с меня смывается запах.

Как только что зажженный бенгальский огонь, я выхожу из душа, вытираюсь и одеваюсь, пока не приходят охранники.

– От тебя почти приятно пахнет, – говорит Йимми с отвратительной ухмылкой.

Второй охранник громко хохочет. У него яркие зеленые глаза и шрам в форме буквы «S» над левой бровью. Думаю, он албанец – он произносит «р» на американский манер и не выговаривает «у».

Они ведут меня через подвал и запихивают в лифт, продолжая ухмыляться. Их взгляды, словно жадные руки, скользят по моему телу.

Я пытаюсь дышать беззвучно. Мне удается себя сдерживать. У меня получается. Я молчу.

Тут Йимми наклоняется вперед и нажимает на красную кнопку. Лифт резко тормозит, я теряю равновесие, откидываюсь назад и отступаю на албанца, который обхватывает меня руками за талию.

Йимми смотрит на меня. В его скользком взгляде проглядывают и отвращение, и возбуждение. Без всякого предупреждения он выбрасывает руку, чтобы ударить меня, но в последнюю секунду кулак повисает в воздухе прямо у моей щеки. Отвратительная улыбка расползается по его морде.