Кэддок шевелил губами: похоже, заучивал наизусть.

— Очень познавательно, — отметил он.

Ритуальное угощение на свадебной церемонии — еще одна универсалия. Да-да, наши антропологи выяснили, что подобная практика существует в самых примитивных сообществах. Снедь всегда бывает приготовлена; обычно это какое-то лакомство: вкусный кусок цементирует общество. Аудитория (аудиторы?) внимательно, с несокрушимой серьезностью наблюдает за обрядом. В конце концов, ведь принято же вознаграждать за хорошо выполненную работу; ведь надо же подкрепиться перед долгим путешествием? Символ признается влюбленной четой и подтверждается старейшинами. То же самое отверстие (жующий рот крупным кадром) — вскоре вберет в себя первый порыв страсти.

В отличие от других институтов здесь внутренние поверхности были окрашены в уютно-пастельные оттенки: розовые, как в спальне, светло-голубые — как вены, сиреневые и тому подобные. По-домашнему отрадные залы таили в себе немало всего интересного. Все равно что по жизни идти.

В аккуратной витрине, пришпиленные булавками, точно бабочки, расположились замызганные и истрепанные брачные свидетельства, сложенные в форме крылышек: намек на всемирную армию печатников, состоящих на службе у института. Но разумеется, ничто не мешало бессовестным мошенникам, как правило — мужчинам, обманывать тщательно отлаженную систему. Ибо та же самая витринка служила как бы прозрачной стрелочкой к примыкающей галерее, посвященной жуликам-многоженцам, — здесь размещались фотографии в профиль и анфас и целые досье, от пола до потолка. Галерея тонула в полумраке и одобрения не вызывала; рыжая девица-гид принялась нетерпеливо постукивать каблучками. Джеральд по-прежнему держался рядом с нею; по крайней мере, он-то не двоеженец. Но такого рода снимки по-своему завораживали. Что за люди становятся двоеженцами? Гэрри поднес ближе зажигалку, точно предприимчивые пастухи, что демонстрируют в пещерах наскальные рисунки с помощью горящих факелов.

Гляньте-ка, большинство — мужчины лет сорока, ну, или немного за пятьдесят, из карманов шариковые ручки торчат; все смотрят прямо, не прячутся. Один курит трубку. И глазки у него маленькие, как у всех остальных. Уже достаточно, чтобы развеять подозрения. Черты лица правильные, крупные, дескать, скрывать нам нечего. На общем фоне выделялся один, с улыбкой до ушей (снимок у самой двери). Лысый как коленка, при галстуке-бабочке в виде пропеллера — исключение среди прочих; по всей видимости, слабоумный. Если не считать гладких лбов, примечательных в людях их возраста, единственное, что выдавало преступников, — это, собственно, отсутствие каких бы то ни было «признаков» — как если бы по лицам их прошлась незримая рука; хотя почему-то у многих подбородки бритвой исцарапаны.

Как самая старшая среди замужних дам, миссис Каткарт облеклась в мантию вождя или выразительницы общих взглядов — и первая нарушила завороженное молчание: сперва шумно втянула сквозь стиснутые зубы слюну и воздух, затем пробормотала: «Негодники! Бездельники!» Остальные по-прежнему внимательно разглядывали фотографии; и миссис Каткарт не выдержала:

— Грязные свиньи! Я бы их всех расстреляла, всех до единого. Сколько ж они горя причиняют!

— Вот им и скажите, — зааплодировал Гэрри. Пока что ему куда как нравилось козырять своим холостяцким статусом. — А по мне, черт подери, их медалью наградить стоит — крестом Виктории! Две или три женщины на одного парня: да от одной и то неприятностей не оберешься! — Он обернулся к Филипу Норту. — И как им оно только удается?

— По собственному опыту судите? — поддразнила Саша, подразумевая, пожалуй, и Норта.

— Опять треклятая феминистка! Проходу от них нет! — парировал Гэрри.

Рыжеволосая гид подошла к нему.

— Почему бы вам не заткнуться? — рявкнула она ему на ухо. — Не смешно. — И обернулась к миссис Каткарт. — Я с вами целиком и полностью согласна.

Некоторые добродушно поулыбались, разряжая обстановку. Туристы разошлись вдоль стен. Едва ли кто-то расслышал, как Вайолет Хоппер прошептала:

— Знавала я одного двоеженца…

Заинтересовалась только Шейла. Она искоса глянула на пол.

— Должно быть, это был… — Но тут же изменила фразу на характерно тупиковый вопрос: — Как его звали?

Какая, в сущности, разница?

— Сдается мне, мужчины по природе своей слабовольны, — заметила Луиза.

А поскольку она почти всегда помалкивала и держалась особняком, все тут же обернулись — все тут же о ней вспомнили.

— А что еще скажешь о человеке, который никак не может решить, что ему надо, или врет внаглую? Интересно, а как они сами себя воспринимают?

Едва ли не все взгляды вновь обратились к Луизе: оно того стоило. Гэрри пошарил в карманах в поисках зажигалки.

— Идемте дальше, — позвала экскурсовод, щелкнув лассо. И подхватила Джеральда под руку, подавая пример остальным. Сзади они смотрелись идеальной парой.

За следующей дверью ждала отрадная перемена: вделанная в длинную стену ярко освещенная копия магазинной витрины. Нечто вроде Тиффани; только здесь на бархатных подставках и на вращающихся стендах поблескивали всевозможные обручальные кольца — без разбору, вперемешку. Приносящие несчастье опалы соседствовали с бриллиантами в сорок карат; и тут же — зеркальные кольца из Пенджаба и ультрамариновая ляпис-лазурь из Афганистана. Медленно вращающееся колесо — чертово колесо в миниатюре — зачерпывало кольца из общей груды и поднимало их наверх; достигнув высшей точки, кольца вновь дождем ссыпались вниз: вот вам и вечный двигатель.

Благодаря хитро установленному стеклу, одновременно разглядывать товар могло больше дюжины посетителей. Впрочем, прилипли к витрине носами и пальцами опять-таки женщины. Надевая на палец кольцо, жених символически воспроизводит священный половой акт. Кэддок, зажатый со всех сторон, мог лишь оглянуться назад поверх причесок.

— Ишь развлекаются, — благостно улыбнулся Дуг, отступая на шаг; он тоже радовался от души и, скрестив руки на груди, подмигнул Норту.

— Да женщины ни о чем другом и не думают, — буркнул Гэрри, демонстративно отходя в сторону. — Не понимаю, что за смысл в таком музее. А ведь небось целое состояние стоит. И зачем все это? Эй, а который, собственно, час?

Филип Норт располагал к себе людей уже одним своим присутствием. Многим нравилось держаться к нему поближе — мало ли, что-нибудь новенькое обсудить или переосмыслить. Норт умел слушать — и оттого всегда казался интересным.

Вайолет Хоппер отошла от витрины. Лицо ее отчасти смягчилось, хотя и не сияло внутренним светом в отличие от прочих.

Норт вежливо кивнул. Прежде они почти не разговаривали.

— Вас трудно удивить, — заметил он, кивая в сторону витрины. Такого рода замечания с Вайолет Хоппер вполне «прокатывали».

— Да, для меня это пройденный этап. В свое время пару раз оно было очень мило; но и тогда — не всегда. Неважно это все, на самом-то деле. А вы ведь были женаты, верно? — Вайолет отвернулась к витрине, к блестящим россыпям. — Саша — моя близкая подруга, — обернулась она к Норту. — Саша мне очень дорога.