– Аня, во-первых, успокойся. Илью я не знаю. Но около получаса назад я нашел на окраине поселка парня. Кто-то ударил его ножом.

Анна побелела.

– Ножом… – прошептала она.

– Но сейчас он в больнице, так что…

«Так что, все будет хорошо», – хотел сказать Ким, но не смог заставить себя соврать. Анна несколько секунд молчала, губы ее подрагивали, по лицу разлилась мертвенная бледность. Видно было, что она изо всех сил старается взять себя в руки. Наконец, она посмотрела Киму в глаза своими сухими блестящими глазами и проговорила:

– А теперь скажи мне правду. Он… жив?

– Да, Аня, жив, – кивнул Ким.

– Но он при смерти, да?.. Только правду, Виктор!

– Он… в очень тяжелом состоянии, – честно признался Ким.

Анна перевела дух.

– Ясно… – Она сдвинула брови и задумчиво проговорила: – Если хочешь что-то получить, нужно что-то отдать. Кровь можно поменять только на кровь. Этому закону подчиняются даже самые древние и самые страшные из адских тварей…

– Что это значит? – спросил Ким, внимательно ее выслушав.

Анна тряхнула головой, как бы прогоняя наваждение, и взглянула на Кима.

– Сколько километров отсюда до заброшенного рудника? Меньше пяти, да?

– Около того. А что?

– Помоги мне встать, пожалуйста.

Ким поднялся на ноги и подал ей руку. Приняв вертикальное положение, Анна пошатнулась, Ким хотел ее подхватить, но она отстранила его:

– Спасибо, я уже в порядке.

Издалека донеслась сирена пожарной машины.

– Пожарники едут, – сказал Ким. И добавил, усмехнувшись: – Как всегда, вовремя.

– Спасибо, что помог, Витя. – Анна благодарно пожала ему руку чуть выше локтя. – Увидимся.

Она повернулась и пошла в лес. Ким смотрел ей вслед с изумлением.

– Аня! – крикнул он, выйдя из оцепенения. – Аня, ты куда? Подожди!

Ким побежал следом и быстро нагнал ее.

– Анна, куда ты идешь?

– К старой шахте, – ответила она, не поворачивая головы.

– Зачем?

– Это единственный способ спасти Илью.

– Откуда ты знаешь?

– Все, что происходит, происходит из-за старой шахты. Илья лежит при смерти из-за старой шахты. Маленький Коля тоже умер из-за старой шахты. Он выздоравливал. Я это знаю.

Ким шагал рядом, глядя на нее с изумлением.

– Бабушка сказала, что десять лет назад сумела загнать чудовище в нору, – продолжила Анна. – А теперь это чудовище снова пытается выбраться. Но она сказала, что я могу его остановить.

– Как? – поинтересовался Ким.

Анна пожала плечами:

– Не знаю, Виктор.

– Ладно. К шахте так к шахте. Я пойду с тобой.

– Почему?

– Хотя бы потому, что наступает ночь, а у меня в сумке есть фонарик.

Анна покосилась на Кима и негромко сказала:

– Спасибо.

Он пожал плечами:

– Не за что.

Дальше они шли молча. Через пятнадцать минут Ким включил фонарик. Тьма вокруг разом сгустилась. Они шли вперед, не зная о том, что они оба – всего лишь жертвы, и опытный и опасный охотник, одетый в камуфляжную куртку, бесшумной тенью скользит за ними, готовясь нанести удар.

19

Инга Соболева стояла возле остановки, дожидаясь автобуса. После поднявшейся суматохи делать ей в Лучах было нечего. Она сделала свой ход, и все, что теперь оставалось, это ждать результатов. А подождать можно было и в Москве.

Мимо, оглашая окрестности пронзительной сиреной, промчалась красная пожарная машина. Две пожилые женщины остановились и проводили ее взглядом.

– Петровна, куда это поехала «пожарка»? – спросила одна.

– А ты не знаешь? – удивилась вторая. – Весь поселок уже в курсе. Дом ведьмы горит!

– Батюшки… – вздохнула первая. – Есть все-таки Бог на свете! – Она перекрестилась. – А кто ж его поджег? Или сам?

– Да какое «сам»! Женька Бабков подпалил. Ведьма его ребеночка сгубила, вот он и решил отомстить.

– От ты, батюшки… Насмерть пожог или как?

– А кто ж его знает? Надеюсь, насмерть.

– Я всегда знала, что помрет ведьма поганой смертью! Прости, Господи…

Обе женщины снова перекрестились.

– Извините, – обратилась к женщинам Инга. – А когда будет вечерний автобус?

Они обернулись и окинули ее с головы до ног придирчивым, любопытным взглядом.

– Да с минуты на минуту придет, – сказала одна из женщин.

Получив нужную информацию, Инга отвернулась от них и стала думать о Максиме Пичугине. Интересно, как быстро он прискачет в Москву и позвонит ей? Скорей всего, быстро. Не захочет наш красавчик связываться с ментами, давать показания… Да и вообще – убежит от проблем и волнений по первому тревожному звонку, как делал это всегда.

– И вернется ко мне, – тихо проговорила Инга.

А если не вернется? Если все это зря?

Инга посмотрела в ту сторону, где в полумраке угадывались очертания дома Бабковых. В конце концов, все мы рано или поздно умрем. А в этом мире дольше задерживается тот, у кого зубы острее. Слабые умирают, сильные живут, чтобы в конце концов тоже умереть. И смысла во всем этом нет никакого.

Подошел автобус. Инга дождалась, пока откроются двери, и забралась в салон. Она была единственной пассажиркой. Усевшись на жесткое сиденье, она повернулась к окну. Две женщины смотрели на нее хмуро и пристально, и от этого ей стало слегка не по себе. Инга отвернулась от окна. Автобус тронулся, но, не проехав и десяти секунд, остановился снова.

Мигнул свет. Потом погас. Двери автобуса открылись, и в салон кто-то вошел. Двери с шипением закрылись, автобус тронулся с места, но свет так и не зажегся.

«Черт знает что такое! – с досадой подумала Инга. – Света нет в автобусе! Ну и дыра! И как я могла здесь когда-то жить?»

Она передернула плечами. Свет мигнул. Еще раз мигнул. А потом зажегся.

«Ну наконец-то! – сердито подумала Инга. – Интересно, а кто вошел?»

Она повертела головой, но, кроме нее, в салоне по-прежнему никого не было.

Странно…

Впрочем, нет. Вон же он сидит!

Над спинкой одного из кресел переднего ряда слегка выступала встрепанная макушка. Там явно сидел ребенок. Маленький ребенок. Интересно, как он попал в этот ночной автобус? Кто его вообще отпустил в такое время одного?

Автобус резво покатил по бетонке, дребезжа и подпрыгивая на кочках. Инга повернулась к окну, но из-за темноты ничего уже невозможно было разглядеть, кроме собственного отражения и редких огоньков, проплывающих мимо. Инга зевнула, закрыла глаза и уже через минуту стала дремать. Но вдруг услышала что-то вроде тихого, прерывистого храпа.