— Не знаю, по какой причине, но арест приказали обставить очень шумно.

— Спасибо, господин Леруа, вы честный человек. Теперь мы поговорим с вашей крестницей и с вашим работником. Прошу вас указать инспектору Бурдо, где он может их найти. А вас я прошу пока удалиться к себе.

— Здесь у меня небольшая комнатка, где я произвожу свои испытания. Я иду туда.

Открыв позади себя дверь, замаскированную под деревянную панель, Леруа удалился. Бурдо, переговорив с Николя, устремился в дебри дома. Николя наблюдал за оживленной улицей до тех пор, пока в комнату не вошла молодая женщина, поразившая его своей строгой красотой. Светлые волосы, стянутые в узел, открывали лицо, на котором сияли голубые глаза с фиалковым отливом. На ней было светлое платье из вышитого шелка, на плечи накинута косынка. Она смущенно терла руки, счищая с них железные опилки, сыпавшиеся ей на подол. Неотрывно глядя в глаза Николя, она неловко поклонилась ему.

— Сударь, простите, что пришлось явиться к вам в таком виде…

Она с досадой посмотрела на свои руки.

— …я как раз шлифовала тонкую деталь. Надо сказать, я иногда помогаю своему крестному отцу, ибо его зрение оставляет желать лучшего. Ах, как мне это нравится! Но…

Обернувшись и бросив взор на Бурдо, она умолкла, закусив губу.

— …этот господин велел мне прийти сюда.

— Мадемуазель, — произнес Николя, — вы знаете, почему и зачем находился во Франции молодой Пейли?

Она покраснела и опустила глаза.

— Отчасти, сударь.

— Вы говорили об этом между собой?

— Он был очень сдержан и в основном рассказывал о своей жизни в Англии.

— И что же он рассказывал?

— Он сирота, его воспитал дядя. У него было тяжелое детство, а когда он вырос, он захотел повидать страну своих родителей, которую ему описывали как логово нечестивцев.

— После отъезда он писал вам?

Она покраснела.

— Увы, нет.

Он отметил глубокое разочарование, прозвучавшее в ее ответе.

— А он обещал писать вам?

— Он надеялся, что в скором времени мы сможем увидеться.

— Абрикосы из Витри, — неожиданно бесцветным тоном бросил Николя.

Результат его эксперимента не замедлил сказаться; девушка залилась краской, и на глаза у нее навернулись слезы.

— Что вы хотите этим сказать, сударь?

— Значит, эти слова имеют для вас смысл? — спросил он, протягивая ей носовой платок; она схватила его и лихорадочно промокнула глаза.

— О, как вы меня мучаете!

— Мадемуазель, я не хотел. Что значат эти слова для вас?

— Сударь, я уверена, вы человек порядочный и ничего не скажете крестному. Под абрикосовым деревом в Витри мы поклялись принадлежать друг другу. Мне кажется, господин Леруа догадывался о наших чувствах, однако неуверенное положение Пейли препятствовало осуществлению наших желаний.

Николя полагал, что записка, переданная Риву в то время, когда автор ее уже был мертв, должна скрывать тайный смысл. Но на что он намекал: на несварение желудка после неумеренного поедания абрикосов или на любовные клятвы? И кто мог знать об этих подробностях его личной жизни?

— А господин де Риву? Говорят, к нему вы тоже относились снисходительно?

Она с удивлением взглянула на Николя.

— Разве?.. Ну да… Я притворялась, что никак не могу выбрать из них двоих. Эмманюэль мой друг, и он очень мил.

Она расплакалась.

Встревоженный ее рыданиями, часовщик выскочил из своего убежища и, бросив тяжелый, полный упреков, взор на следователей, обнял Аньес и увел ее к себе в комнату, громко хлопнув дверью.

— Иногда наша работа бывает крайне неприятной, — откашлявшись, пробурчал Бурдо.

— Мы узнали главное. О! Женщине не может понравиться, что ее заставляют появиться перед мужчиной, которого она видит впервые, в не лучшем, по ее мнению, виде. И все же мне кажется, она говорит искренне. Достаточно посмотреть на нее, чтобы понять, что случилось. Она не стала отнекиваться, как ее крестный… Если, конечно, она не разыграла перед нами чистую невинность. В таком случае она неподражаемая актриса.

— Оно и видно! Но я с тобой согласен. Два голубка… Ладно, иду за помощником.

Оставшись один, Николя лег на пол и принялся внимательно его исследовать. Послюнив указательный палец, он собрал железные опилки, слетевшие с платья Аньес. Поднявшись с пола, он аккуратно ссыпал опилки в листок из записной книжки и положил его в карман. Когда Бурдо вернулся в сопровождении Армана Депла, он увидел, что комиссар сидит в той задумчивой позе, когда ему в голову обычно приходили странные выводы. Помощнику часовщика было лет тридцать, он обладал располагающей к себе внешностью. Худой, хорошо сложенный, несмотря на средний рост; мечтательные карие глаза, стянутые на затылке волосы; его черное платье подчеркивало бледность кожи. Он поклоном приветствовал Николя.

— Господин Депла, что вам известно о нахождении здесь господина Пейли?

Видимо, предупрежденный Бурдо, он встретил вопрос спокойно, без лишних кривляний. Но, похоже, осмотрительность побуждала его как следует обдумать ответ.

— Что он прибыл сюда, чтобы углубить свои знания по часовому делу и совершенствоваться в создании как простых часов, так и морских. С целью создания точных часов, потребных для использования на море для определения долготы.

— И?

— Что его пребывание было временным и держалось в тайне.

— Вас это не смущало?

— Я подчиняюсь господину Леруа и не задаю лишних вопросов.

Он сжал зубы, отчего подбородок его резко заострился.

— Какие чувства вы питали к нему?

— А разве я должен был их питать? Это был весьма искусный ремесленник и приятный товарищ.

— А господин де Риву?

Допрашиваемый уставился на свои руки; сам того не замечая, он одернул рукава, отчего плечи его резко распрямились.

— Я мало имел с ним дела. Он показался мне холодным и надменным, словом, неприступным.

— Похоже, вы к нему не расположены.

— А разве должен? Разве я должен спрашивать у него одобрения?

— Какие отношения были у него с Пейли?

— Я в них не участвовал и не присутствовал. Они часто разговаривали, уединившись ото всех.

— А его отъезд? Вы при нем присутствовали?

— Нет. Я узнал о нем на следующий день. Птичка вылетела.

— Да, да, — задумчиво произнес Николя, — именно вылетела…

— Вам было жалко?

Подвижные глазки Депла переметнулись к Бурдо, в то время как ни тело его, ни голова даже не шелохнулись.