Первый удар нанесли нукеры Аргин-бея. Привыкнув к своей неуязвимости от русских пуль, они теперь сами дивились тому, что боялись ходить на почти беззащитную Московию. Вернувшийся с пира бей выслушал доклады своих мурз, задумчиво кивнул, начиная понимать: не так уж и важен глиняный человек самодовольного Гирея. Он, потомок древнего рода, сможет прорваться в богатые земли за валом и сам.

Поутру над широким татарским лагерем потянулся, вперемежку с белесым туманом, густой мясной дух от многих тысяч котлов с варящейся кониной. Жадно поглядывая на высокие каменные стены крепости, на башни с бойницами в три яруса, из которых выглядывали пушечные стволы, нукеры насыщались, готовясь к долгому, но победоносному дню.

Едва туман рассеялся, на самом дальнем, западном крыле войска перед ощетинившимся кольями валом появились татарские сотни, и в воздух взвились тучи стрел, усыпая пространство за русским укреплением и его само.

Потом вперед побежали с обнаженными саблями тысячи воинов, готовясь взобраться наверх, разогнать защитников и прорубить проход для конницы.

Поначалу татарам никто не мешал — но когда лучники, опасаясь попасть в своих товарищей, перестали метать стрелы, на гребне вала засверкали бердыши. С расстояния в два десятка шагов по набегающим людям ударил залп сотни пищалей, и почти треть атакующих сразу полегла в траву. С малого расстояния куски свинца выгибали кирасы в обратную сторону, ломая воинам ребра и вдавливая грудину в позвоночник, рвали кольчужные кольца, вбивая их в мягкую плоть, гнули прочные пластины колонтарей, прошивали ватные халаты, вырывая из спины куски мяса размером с кулак, а иногда — и сбивая с ног бегущего следом татарина.

Ногайцы, еще сохраняя свой воинственный порыв, перепрыгнули павших, подбежали к кольям, принялись протискиваться между ними. Всего несколько метров — и они наверху! Но стрельцы, отложив стволы, выдернули из земли бердыши. Огромные, чуть не в половину роста, лезвия в форме полумесяца, падали на головы татар, зажатых между кольями, а потому неспособных ни увернуться, ни взмахнуть саблей. Тех, кого от вражеского оружия защищала только меховая или стеганая шапка, от всей души, с размаха, рубили лезвиями, владельцев железных шлемов и доспехов кололи верхним, остро отточенным и сведенным в острие краем, или добивали таким же острым подтоком.

Нукеры, видя глупую и бессмысленную смерть впереди идущих, попятились, торопясь вырваться из деревянных тисков на свободу, побежали назад. То тут, то там загрохотали выстрелы, посылающие в спины врагов заряды картечи. Лучники, спохватившись, снова начали метать стрелы. Русские, прикрываясь лезвиями бердышей, как щитами, от хлынувших сверху оперенных ножей, торопливо попрятались. Аргин-бей, скрежеща зубами, скрылся в шатре, и над усеянным телами полем воцарился покой.

— Аргин-бей всегда был глупцом, — довольно улыбнулся Девлет-Гирей, выслушав известие о неудаче командира левого крыла. — Коли он поклялся слушаться в этом походе меня, то нужно смиренно внимать приказам, а не изображать великого воина. Начало штурма я назначаю на завтра. Так, Менги-нукер?

Русский кивнул. Его бесили бесконечные задержки с началом прорыва, но Тирц прекрасно понимал: без тщательной подготовки только штрафные роты можно в атаки поднимать. Ломиться вперед, через рвы и завалы, вперемешку с обозами, заводными конями и на голодный желудок — способны только русские.

— У меня нет невольников, — продолжил бей, — но я приказал своим сотникам выделить провинившихся нукеров, и они выкопают тебе столько глины, сколько потребуется. А чтобы достойно слепить глиняных воинов, тебе выдадут самые лучшие ковры.

— Ковры не нужно, — поднялся Менги-нукер. — Первого я делал на тряпье, чтобы он к земле не прилип. А здесь можно класть глину прямо на траву.

Выход глиняного слоя на поверхность он уже нашел — неподалеку от лагеря, за излучиной реки, у самой воды под обрывистым берегом. Отсюда пятнадцать провинившихся нукеров и стали копать плоть для будущего штурмового отряда. Несколько минут Тирц тоскливо наблюдал за их неумелым ковырянием, потом пошел к Кароки-мурзе и потребовал еще работников. Тот вызвал к себе мурз, обругал за леность, приказал выделить сто работников. Те подчинились, и несмотря на всю татарскую нерадивость, дело пошло намного быстрее.

Тирц стоял сверху на обрыве, следил, чтобы нукеры не рыли вместо глины более податливый песок, а добытые синеватые куски сперва хорошенько разминали в речной воде. Только после этого их относили наверх — к лугу, на котором Менги-нукер самолично наметил контуры трех тел.

Работа шла до самой поздней ночи — но к концу дня големы оказались почти готовы. На следующее утро русский занялся вылепливанием на глиняных головах черт лица и руками големов, а недовольные татары продолжали таскать синеватые комья, наполняя ими впалые груди и животы будущих монстров. Наконец перед самым обедом, Тирц решил, что работа окончена, и наконец-то распустил нукеров по их сотням.

Вскоре заветную поляну в три ряда оцепили телохранители Гирея, воины Алги-мурзы и две сотни из других подвластных Кароки-мурзе родов. Девлет попотчевал султанского чиновника и Менги-нукера щедрым угощением из хорошо проваренной конины, большой кусок которой был отправлен шаманке, после чего все отправились к реке — вершить чудо.

— Ты выполнил свою клятву? — именно этими словами встретила подошедших мужчин колдунья. Она сидела на небольшом коврике, расположив рядом уже знакомый Девлету ковш, пучок чистых и уже достаточно больших кленовых листьев, широкий тесак для разделки скота и небольшой сверток из кожи.

— Ты помнишь мурзу в синем халате? — повернул голову к Гирею русский.

— Тот, которые тебе так сильно противен?

— Да. Что я тебя просил о нем и его роде?

— Ты слишком злопамятен и мстителен, Менги-нукер, — покачал головой бей. — Ты просил, чтобы они больше не ходили с нами в набеги на русские земли. Наверное, ты хочешь, чтобы нукеры племени отрезали своему мурзе его глупую голову и принесли тебе с мольбой о прощении.

— Садись, ифрит, — поднялась шаманка и уступила ему место на ковре. — Три ковша крови — это очень много. Ты не хочешь подумать об этом?

— Как-нибудь выживу, ведьма. Делай свое дело.

Тирц опустил левую руку, стиснул зубы. Колдунья полосонула ножом немного выше старого шрама, подставила ковш под вязкую струйку.

Когда корец наполнился, развернула сверток и дала русскому сложенную пополам тряпицу, между слоями которой были набиты какие-то травы. Сама отошла к первому из глиняных воинов, пробила в его груди дыру, оставила рядом ковш, отошла к голове, вложила что-то в прорезь рта, потом вернулась, вылила кровь в ямку на груди, пробежалась и шепнула в ухо заветные слова.

Потом вернулась к своему хозяину, отняла тряпицу от руки и снова подставила ковш. Кровь темно-вишневым вином медленно поднималась от донышка к краям. Наконец, шаманка решила, что добытого редкостного снадобья достаточно, побежала ко второму глиняному чудищу.

А Менги-нукер начал медленно и лениво откидываться на спину.