— Он с колхозным автобусом не поехал, — объяснил Петька. — Сказал, что у тетки останется.

— Да не ночевал он у нее! — отчаянно взмахнула руками Полина. Понимала, что Петька здесь ни при чем, и все же была не в силах сдержать эмоции. — Вспомни, Петенька, может, к нему подходил кто? Может, парни из района? С кем он разговаривал вообще? Ты, пожалуйста, от меня ничего не скрывай!

Она жадно вглядывалась в Петькино широкоскулое лицо и, поскольку знала это бесхитростное создание с самого его рождения, видела: ничего он действительно не скрывает.

— Да мы никуда от ларька не отходили, теть Поль! — уверял он. — Там разве отойдешь? Столько народу! У нас народу больше всего было, все время очередь. Мы с Тимкой вдвоем крутились как чумные. Некогда было по нужде отлучиться, честное слово, теть Поль! Один раз я только и отошел, когда этот мужик в белом Маринке записку передавал…

— Какой мужик? — насторожилась Полина.

Петька отставил раму и стал оттирать пальцы тряпкой, смоченной в растворителе. Он обстоятельно и неторопливо рассказал про мужика с семьей, про его короткое свидание с Мариной, про то, как странно это событие повлияло на Тимоху.

Прямо от Петьки Полина отправилась к Кате Плешивке. Та полола в огороде картошку. Полина подошла к самому забору.

— Бог в помощь! — крикнула она.

Плешивка оглянулась, поставила руку козырьком, не сразу отозвалась:

— А… Полина… Пташка ранняя. Спасибо. А ты свою прополола?

— Тимоха с дедом пололи.

— Хорошо, когда мужики, — позавидовала Плешивка. — А тут все сама да сама.

— Постоялица твоя дома, теть Кать?

— Марина-то? Дома. А чё ей? Спит…

— Дома ночевала?

— Ну. А что такое?

Плешивка насторожилась. Положила мотыгу, засеменила к забору. На это Полина не рассчитывала. Отступила, махнула рукой:

— Да это я так, теть Кать, спрашиваю. Если ночью гуляла — не добудишься. А она мне по работе нужна.

— Нет, не гуляла. Парни приходили вечером, звали, не пошла. Сама не своя вчера была, после ярмарки-то. По городу, видать, тоскует. Чё ей здесь, в деревне-то? Скучно…

— Дверь не закрыта?

— Нет, я не закрываю. Толкни и заходи. Собак нету.

И Плешивка поковыляла к оставленной мотыге.

Полина вошла в Плешивкину чистенькую избу. Полы, выкрашенные желтым, весело сверкали на утреннем солнце, фиалки нежными сиреневыми цветами взирали на гостью с подоконника. Китайские покрывала первых перестроечных времен стыдливо прикрывали собой видавшие виды кресла.

— Марина?

Ни звука в ответ.

Полина заглянула в одну из боковых комнатушек. Марина спала, крепко обняв подушку, выставив из-под покрывала голую коленку. На столе — рамочка с фотографией: Марина вместе с молодым человеком респектабельного вида возле красивой машины. Снимок — как картинка из журнала. Вероятно, Марина смотрела на фотографию перед сном, поскольку та была сдвинута на самый край.

Полина нетерпеливо кашлянула и постучала по столу.

— Марина, проснись.

— Полина Петровна? — Девушка удивленно захлопала ресницами. — Что случилось?

— Тимоха пропал, — сказала Полина и вышла в большую комнату. — Одевайся. Я тебя жду.

Марина без пререканий выбралась из-под покрывала, влезла в свои тренировочные лосины и вышла к Полине.

— Он не поехал с нами, в районе остался, у тети, — сказала она надтреснутым от сна голосом.

— Это я уже слышала от Пети. Не остался он в районе. Скажи, Марина, кто подходил к тебе на ярмарке? Жених?

Марина недружелюбно зыркнула на Полину:

— А чё это я перед вами отчитываться должна? При чем здесь это? Это моя личная жизнь!

— И моя тоже! — оборвала Полина. — Тимоха влюблен в тебя, и не говори, что ты этого не знаешь!

— Что такого-то… Тимоха мне как брат. У меня есть брат Валерка. И с Тимохой я как с Валеркой.

— Понятно. Так кто тебе этот парень?

— Любовник! — с вызовом ответила Марина.

Полина помолчала. Не сделала удивленное лицо, не усмехнулась.

— Любовник, говоришь? Значит, женат?

Марина сначала резко отвернулась, не желая продолжать разговор, а потом все же подумала и кивнула.

— Понятно. Давно ты с ним?

— Год уже.

— В деревню, значит, от него сбежала?

— От него. Думала, забуду. Думала, он забудет. Не получается.

— А ты не езди к нему в город.

— Как не ездить-то, если у меня там родные? Братья и сестры, нас пятеро. Они ждут меня, и я скучаю. Думала, не буду скучать. Достали они меня, честно говоря. Всех нянчила.

— Да… Мы не знаем себя, — согласилась Полина. — Думаем одно, получается другое. Ты молодая, красивая, все парни от тебя без ума…

А я в женатого вцепилась! — закончила за нее Марина. — Дура, правда? Но с ним никто не сравнится. С ним поговорить есть о чем, он одевается хорошо, меня одевает… Мне надоело над каждой тряпкой трястись! От родителей только и слышала вечно: вот подожди, на ноги встанем. Какое там встанем… Только с ним жизнь и увидела. Я тут недавно решила: все! Ультиматум ему поставила: или я, или жена. Месяц домой не ездила, чтобы его не видеть. Так он на ярмарке меня нашел. И детей своих приволок. И благоверную. Она с него глаз не спускает!

— Это же мучение! — предположила Полина.

— Мучение, — согласилась девушка. — И остановиться не могу. Увидела его — поняла, что не могу. Люблю его.

Полина только краешком сознания следила за этим рассказом. История стара как мир и почему-то постоянно повторяется. Ирмина — трогает, Маринина — нет. Почему так, Полина не задумывалась. Ее сейчас интересовал лишь Тимоха с его болью. С его первой любовью, которую он вынужден ото всех прятать. История, которая ей кажется прозаичной до тошноты, могла потрясти его, оглушить просто. В первый раз всегда так.

Естественно, он хочет переварить ее в одиночестве.

— Где же мне Тимоху теперь искать? — подумала Полина вслух.

— А вы в клубе были? У него же ключи от клуба есть. Я, когда тошно бывает, тоже там музыку слушаю. Я вчера магнитофон домой не забирала…

В клуб они побежали вдвоем. Не открывая, обе прильнули к огромным окнам танцзала. На столе стоял магнитофон, а в просвете между ширмами виднелись Тимохины ноги в носках. Он спал на старом диване.

— Мне поговорить с ним? — спросила Марина.

— Не сейчас. Пойдем.