— Да, — ответила она, — я знаю, лорд Хейворд. И очень рада, что вы, молодежь, можете немного повеселиться и в другом месте. Более того, в глубине души я счастлива, что вы тоже решили поехать, потому что теперь число гостей будет ровным и обеденный стол не покажется нам перекошенным на одну сторону.

Она засмеялась, как, впрочем, и все остальные. Бабушка, отметил Эдвард, махнула в его сторону лорнетом и даже подмигнула.

— Леди Уиндроу так обрадуется обществу, — добавила леди Палмер. — У нее слишком хрупкое здоровье, и она редко покидает Нортон, но очень любит гостей. Не буду вас больше задерживать, все же ехать довольно далеко.

Значит, мать Уиндроу все-таки в Нортоне, думал Эдвард, торопливо выходя из комнаты и мчась вверх по лестнице, чтобы переодеться в костюм для верховой езды. Возможно, опасения Юнис все же не имеют под собой никакой почвы. Но все равно остается вопрос — зачем заезжать по дороге в гостиницу? Эдвард не доверял Уиндроу, когда дело касалось гостиниц. Нет, он поедет. И пусть только Уиндроу попробует что-нибудь выкинуть. Эдварду почти хотелось, чтобы тот попытался. Его давнее убеждение, что джентльмену не требуется прибегать к насилию, чтобы доказать свою точку зрения, очень хорошо — в некоторых случаях, возможно даже, в большинстве случаев.

Но это не некоторый случай и не большинство.

Это касается леди Анджелины Дадли, которую он любит. Как это Альма выразилась? Без которой он, Эдвард, не мыслит жизни. Именно так или очень близко к этому. И что еще она сказала?

«Ты должен сделать что-нибудь очень решительное, чтобы убедить ее».

Правильно.

Правильно!

Спустя десять минут Эдвард, оседлав коня самостоятельно, галопом скакал прочь от конюшни.

Мисс Годдар и лорд Уиндроу вели оживленную дискуссию о «Памеле» мистера Ричардсона, которую Анджелина так и не прочитала — частично потому, что книга выглядела пугающе длинной, частично потому, что ее подзаголовок, «Вознагражденная добродетель», никогда не казался ей соблазнительным. Мисс Годдар придерживалась мнения, что герой был самым презренным негодяем во всей мировой литературе, включая Яго у Шекспира, а лорд Уиндроу возражал, что исправившийся повеса на всю оставшуюся жизнь становится самым стойким и достойным из всех героев.

Поскольку высказывался лорд Уиндроу с ленивым остроумием и серьезные речи мисс Годдар то и дело перемежались взрывами смеха, Анджелине казалось, что она просто обязана слушать их с удовольствием. Обязана высказать и свое мнение, хотя и не читала книгу. В конце концов, ей есть что сказать на предмет повес и возможности (или невозможности) их исправления.

Но она никак не могла сосредоточиться.

Если говорить всю правду, ее слегка подташнивало. Они находились в этой гостинице, «Павлине», гораздо дольше, чем требовалось, чтобы просто переменить лошадей, запряженных в карету лорда Уиндроу, и выпить в отдельной гостиной чаю. Все уже выпили по две чашки, а то, что осталось в чайнике, наверняка остыло. И съели все кексы с тарелки.

А лорд Хейворд все еще не приехал.

Анджелина отдала письмо, после второго абзаца превратившееся в нечто большее, чем простая записка, в руки мисс Годдар, а та передала его дворецкому с точными распоряжениями — вручить лично в руки лорду Хейворду (и больше никому!) в четыре часа пополудни. Лорд Хейворд не может неправильно понять опасность, которую она живописала. Закончив сочинять, Анджелина решила, что ей пора писать готические романы. У нее вдруг проявился несомненный талант к зловещему преувеличению. Он должен быть охвачен тревогой за мисс Годдар. Но до сих пор не приехал.

В письме она упомянула гостиницу, хотя не знала тогда ее названия. Но он никак не мог проехать мимо. Это маленькая гостиница с маленьким двориком, а ворота открыты нараспашку. Даже если бы он не знал, что они могут тут остановиться, все равно не мог не заметить карету во дворе.

Анджелина только надеялась, что когда он приедет — если он приедет! — мисс Годдар не будет смеяться. И если бы только ее, Анджелину, как-нибудь заранее предупредили о его появлении, она бы тихонько выскользнула из комнаты якобы посетить туалет, чтобы он застал мисс Годдар и лорда Уиндроу наедине — горничная мисс Годдар перекусывала на кухне.

О, неужели он никогда не приедет? Все равно что снова ждешь Трешема в «Розе и короне», с той только разницей, что тогда она была полна взволнованного предвкушения своего дебюта, и сезона, и кавалеров, и замужества, и счастья, а сейчас смертельно удручена. Потому что если он приедет, то только из-за любви к мисс Годдар, а это такой сумасбродный поступок, что после него пути назад не будет.

Ничто не может сделать Анджелину более счастливой.

Ей казалось, что вся она (даже веки, когда мигает) сделана из свинца.

Вальс под звездами нужно запретить законом. Честное слово. И скатывание с холмов. И… в общем, все нужно запретить законом!

— Ах, красавица, — обратился вдруг прямо к ней лорд Уиндроу, — вы просто обязаны высказаться в защиту повес. Точнее, в мою защиту. Я человек, который едет к своей матери на ее день рождения. Разве бессердечный негодяй способен на такое?

Анджелина против воли рассмеялась. Ой, мамочки, именно так она его в своем письме и изобразила — бессердечным негодяем. И все-таки он не мог не нравиться. Ее грызла совесть — между прочим, могла бы начать и раньше. Нельзя было использовать лорда Уиндроу таким низким способом, чтобы вызвать ревность у лорда Хейворда, потому что он никогда не вел себя неподобающе по отношению к мисс Годдар. Да и по отношению к ней только однажды.

Как будто ей нужно добавлять к своему бремени еще и чувство вины.

Теперь она надеялась, что лорд Хейворд не приедет. Возможно, дворецкий кузины Розали забыл передать ему письмо. Или он его не прочитал. Или просто посмеялся над ним и отмахнулся от написанного как от бредовых измышлений человека, начитавшегося готических романов.

— Полагаю, сначала нужно дать определение слову «повеса», — сказала она. — Или хотя бы решить, чем повеса не является. Насколько я поняла из всего, что вы тут говорили, герой «Памелы» вовсе не был повесой, поскольку он много раз пытался силой и против ее воли лишить Памелу целомудрия. Этот человек — отъявленный негодяй, которого нельзя удостоить наименованием «повеса». Повеса, способный на самое разное необузданное, невоздержанное, глупое поведение, все же в первую очередь является джентльменом. А джентльмен не лишит женщину (и я говорю не только о леди) невинности против ее воли.

— О, браво! — воскликнул лорд Уиндроу.

— Просто прекрасно сказано, — подтвердила мисс Годдар.

— Повеса может никогда не исправиться, — продолжала Анджелина, — потому что большинство мужчин уверены, будто это очень мужественно, будто это нечто, к чему обязывает их пол. Но несмотря на это, они не подлые и не безнравственные. А если совершают подобные поступки, то сами выносят себя за рамки обычного шалопайства.