– Вот как! Значит, теперь я не знаю только твоего первого имени.

– Какой смысл быть таинственной красоткой, если у тебя нет тайн? – И продолжая играть роль таинственной красотки, она, полуобернувшись через плечо, исчезла в спальне и закрыла за собой дверь.

Морщась от боли в боку, Шев освободилась от верхней одежды – не то длинной куртки, не то короткого пальто. Снаряжение, гремя, попадало на пол, дымовая бомба выкатилась из кучи куда-то в сторону. Шев снова осела в кресле, уткнув локти в колени и опустив подбородок на сложенные ладони.

Джавра ушла из ее жизни. На ее место пришла Каркольф. Хоральд Палец больше не охотился за нею. Она получила все, чего хотела, верно?

Так почему же она так сокрушительно несчастна?

В дверь негромко постучали, и Шев, нахмурившись, вскинула голову. Опять постучали. Она извлекла из ножен мечелом, опустила правую руку, чтобы оружие не было видно за телом, и легонько толкнула дверь левой, чтобы она чуть-чуть приоткрылась.

На лестничной площадке стоял вертлявый лопоухий юнец с густой россыпью прыщей вокруг рта.

– Ты, что ли, Каркольф? – Он прищурился, пытаясь заглянуть в дверную щелку. – Ты меньше ростом, чем я ожидал.

– Я меньше ростом, чем мне самой хотелось бы, – бросила Шев. – Так что будем считать это нашим общим разочарованием.

Парнишка пожал плечами.

– Вся жизнь состоит из разочарований. – И он протянул двумя пальцами сложенный лист бумаги.

– Куда ни плюнь, попадешь в засратого философа. – Шев приоткрыла дверь чуть шире, ровно настолько, чтобы просунуть руку, выхватила листок, толкнула дверь плечом, захлопнула ее и повернула ключ в замке. Поперек письма было с сильным наклоном написано одно слово: «Каркольф». И этот почерк показался Шев знакомым. Где-то она уже видела его.

Она бросила письмо на искалеченную столешницу и хмуро уставилась на него, слушая, как Каркольф поет в спальне. Проклятие, она даже поет хорошо!

Тот, кто хочет стать новой достопочтенной личностью и начать новую достопочтенную жизнь, должен оставить в прошлом свою прежнюю личность, как змея сбрасывает кожу. Важно перестать копаться в залежах своих обид и скорбей, как скупец копается в своих медяках, отбросить их и позволить себе стать свободной. Нужно прощать и доверять не потому, что кто-то заслуживает прощения и доверия, а потому, что ты сама этого хочешь.

Шев тяжело вздохнула и отвернулась от письма.

Затем повернулась обратно, схватила его со стола и вскрыла своим верным мечеломом.

Нельзя сразу сильно измениться. Тем более целиком и полностью.

Увидев больше написанного, она опознала руку. Та же самая рука, которая наносила на бумагу обещания, подписанные Хоральдом Пальцем, и записку, оставленную на виду в ее разоренном жилище. Ту самую записку, которой ее и Джавру выманили в форт Бурройи.

Чем дальше читала Шев, тем шире раскрывались ее глаза; колесики у нее в голове крутились с устроенной быстротой.

«Леанда». Дочь Хоральда, которую он так расхваливал, заправляющая его делами в Вестпорте.

«Мой добрый старый друг». Каркольф может быть знакома со всеми на свете, но это знакомство явно не из рядовых, а очень даже короткое, но Каркольф ни разу даже не намекнула на него.

«Надеюсь, все, что затевал отец в Талине, прошло успешно». Она подняла голову и увидела Каркольф, которая вышла из спальни в одном белье. Зрелище, ради которого она совсем недавно была бы готова переплыть океан. Но сейчас оно очень мало тронуло Шев.

Каркольф взглянула на напряженное лицо Шев, потом на письмо, потом опять на Шев и медленно подняла руку в успокаивающем жесте, как будто перед нею находился норовистый пони, которого могло бы напугать резкое движение.

– Ну-ну, послушай. Все совсем не так, как кажется.

– Не так? – Шев медленным движением повернула лист на столе. – Потому что из этого кажется, что ты находишься в очень тесных отношениях с Хоральдом и его семейством и вся эта гов…ная затея – твое изобретение.

Каркольф слегка улыбнулась. Не без смущения. Как маленький ребенок, застигнутый родителями с перемазанной вареньем рожицей.

– Ну, если… может быть, и так.

Снова Шев стояла неподвижно и смотрела. Старый скрипач, обосновавшийся на площади, выбрал именно этот момент, чтобы ударить по струнам и завести жалобную мелодию, но сейчас Шев совершенно не хотелось танцевать под нее, а уж смеяться над музыкантом – еще меньше. Эта музыка казалась ей самым подходящим аккомпанементом к краху ее мелкого жалкого самообмана. Боже, ну зачем она так настойчиво требовала от людей того, что они никак не могли ей дать, притом что об этом она сама знала лучше всех? Зачем она так настойчиво старалась вновь и вновь повторять одни и те же ошибки? Почему она каждый раз так легко поддается на обман?

Потому что она сама рада обманываться.

Старый северянин с фермы близ Честной сделки любил повторять, что надо, дескать, реально смотреть на жизнь. Реально смотреть. А она опиралась на плетень, грызла травинку и рассеянно кивала. И все же, сколько она ни повидала, сколько ни перенесла, она до сих пор остается самой далекой от реальности дурой во всем Земном круге.

– Шеведайя, послушай… – голос Каркольф звучал очень ровно, и спокойно, и убедительно – так политик мог бы объяснять народу свои великие планы. – Я понимаю, что тебе может казаться, будто тебя слегка обманули.

– Слегка? – пискнула Шев, не веря своим ушам и от волнения не владея голосом.

– Я всего лишь хотела, – Каркольф опустила глаза, толкнула большим пальцем ноги погнутую чайную ложку и, снова подняв голову, робко взглянула из-под трепещущих ресниц, примеряя на себя на сей раз образ невинной юной невесты, – узнать, чему ты придаешь значение.

Глаза Шев раскрылись еще шире. Они определенно уже выкатывались из орбит.

– Так значит… это была, всего лишь мать ее, проверка чувств?

– Нет! Ну ладно, да. Я хотела выяснить, есть ли у нас с тобой… что-нибудь прочное, только и всего. Но получилось неаккуратно.

– Да как же это могло получиться аккуратно?

– Но ты его прошла! И даже намного больше того! – Каркольф шагнула вперед. Боже, эта походка!.. – Ты явилась за мною. Я не могла поверить, что такое возможно. Мой герой, да? Героиня! Что угодно.