— Это понятно, — пробормотал Хрунов, торопливо натягивая венгерку. Невыкуренная сигарка уже плавала в кружке с так называемым кофе, которая в полном небрежении остывала на грязном столе. — Эх, черт, побриться я не успел! Ну, да ладно, немец — не баба, сойдет и так.

— Вот и я так думаю, — рассудительно согласился Ерема.

Хрунов нахлобучил картуз, сунул за пояс пистолет и, на ходу застегивая венгерку, двинулся вон из вонючей дыры, которая в последние две недели служила ему жилищем.

Немец дожидался их в отдельном кабинете небольшого, средней руки кабака, где обыкновенно выпивали и закусывали купцы, приказчики и вольные мастеровые из тех, что позажиточнее. Хрунов одобрил сделанный Еремой выбор: лица дворянского сословия сюда практически не заходили, и поручик не рисковал наткнуться здесь на кого-нибудь из старых знакомых. С другой стороны, страховатый Ерема, хоть и смотрелся на фоне чистых столов и одетых в белые рубахи половых достаточно экзотично, мог зайти сюда, не опасаясь быть вытолканным взашей и сданным в полицию.

Только оказавшись в кабинете и увидев перед собою маявшегося за пустым столом немца, Хрунов поверил в свою удачу. Всю дорогу его мучили сомнения: он боялся, что Ерема допился-таки до синих чертей и несет околесицу, ибо рассказ его звучал почти как сказка из «Тысячи и одной ночи». Однако в кабинете их ждал именно немец — не купец какой-нибудь, не подрядчик и не учитель грамматики, а тот самый, единственный во всем свете немец, который был позарез нужен Хрунову.

— Итак, — сказал Хрунов, без приглашения усаживаясь за стол против немца, — я слышал, что у вас ко мне дело, и притом весьма деликатное. Полагаю, в представлениях нет нужды, поэтому давайте не станем тянуть и сразу перейдем к главному. Только предупреждаю вас, майн герр, не надо со мной шутить. Выкладывайте все начистоту как есть, и я посмотрю, чем вам можно помочь... и нужно ли вам помогать вообще.

— Вундербар, — сказал герр Пауль, оценивающе разглядывая собеседника, — я вижу, что мне повезло иметь беседу с деловым и разумным человеком. Майн готт, в России так редко случается встретить делового и одновременно культурного собеседника! Вокруг либо романтики, либо дураки, либо бандиты. Шайзе!

— Вы просто плохо смотрели, — поджигая кончик сигарки, проговорил Хрунов. — Здесь вам не Германия, майн герр, это у вас в Европе люди будто из картона вырезаны — каковы спереди, таковы и сзади, а в профиль их и вовсе не видать, потому как глубины в них никакой нету. В России же любой дурак на поверку может оказаться мудрецом, любой торгаш — романтиком в душе и любой бандит — благороднейшим человеком. Расспросите об этом императора Наполеона, который привел сюда миллион своих картонных европейцев и едва унес отсюда ноги... Впрочем, оставим этот пустопорожний спор. К делу, майн герр, к делу! У меня к вам четыре конкретных вопроса, которые можно смело объединить в один: что, где, когда и сколько?

— Есть еще один вопрос: как? — добавил герр Пауль, разгоняя ладонью дым, который Хрунов выдыхал прямо ему в лицо.

— Я его не задал потому, что это вопрос не к вам, а ко мне, — сказал Хрунов, — и я, уж будьте уверены, сумею на него ответить. А пока ответьте вы, тем более что я первый спросил. И потом, это ведь не я вас искал, а вы меня.

— Доннерветтер, вы правы! — после короткого раздумья воскликнул немец. — С вами чертовски приятно иметь дело, майн герр. И все-таки я позволю себе спросить: могу ли я вам доверять?

— Разумеется, нет, — разглядывая тлеющий кончик сигарки, спокойно ответил Хрунов. — О каком к черту доверии вы говорите? Мы с вами собрались, чтобы обстряпать грязное дельце, а вы мне толкуете о доверии. Может быть, вам еще и в любви до гроба поклясться? Выкладывайте, в чем дело, а после обговорим условия и коли сойдемся на том, что устраивает нас обоих, то на кой дьявол нам доверие?

Немец удивленно хмыкнул и покрутил головой.

— Доннерветтер, — повторил он. — С вами трудно спорить.

— А надо ли? — усмехнулся Хрунов, и подпиравший притолоку Ерема тоже осклабился, весьма довольный тем, как ловко ему удалось исправить допущенную минувшей ночью ошибку.

— Пожалуй, нет, — согласился немец. — Зер гут, майн герр, я буду с вами откровенен, как на исповеди. Речь идет о старинном кладе золотых монет и драгоценностей, размеры и стоимость коего трудно себе вообразить. Я точно знаю, где он хранится. Я его, можно сказать, нашел, но он труднодоступен, и извлечь его в одиночку не представляется возможным.

— А это не бабушкины сказки? — недоверчиво спросил Хрунов, пряча за опущенными веками хищный блеск глаз.

— Оставим в покое мою бабушку, — сказал немец. — Сия почтенная фрау никогда не рассказывала сказок, ограничивая свое общение со мною продолжительными нравоучениями.

— Зловредная, должно быть, была старуха, — заметил Хрунов.

— К черту ее! — перебил немец. — Если вам мало моих слов, извольте — вот доказательство.

И он со звоном бросил на стол что-то, блеснувшее тусклым золотым блеском. Хрунов ловко накрыл золотой кругляк ладонью, взял его в руку и долго разглядывал.

— Монета времен Ивана Грозного, — сказал он, и голос его заметно дрогнул. — Ну, допустим. Допустим, вы знаете, где лежит клад. Как будем делить — пополам или вы предложите иной способ?

— Натюрлих, майн герр, — без улыбки сказал Хесс. — Я предложу иной способ. Это очень хороший способ. Способ такой: после того как мы откопаем клад, вы заберете его целиком и разделите между собой по своему усмотрению. Это действительно хороший способ, найн?

Получив от Еремы известие о том, что немец сам ищет встречи, Хрунов решил, что больше его сегодня уже ничем не удастся удивить. Однако теперь он был буквально огорошен. Обернувшись к двери, подле которой стоял Ерема, он понял, что не одинок в своих чувствах: бородач выглядел так, словно его только что огрели дубовым поленом.

— Закрой рот, — сказал ему Хрунов и снова повернулся к немцу: — Это шутка, майн герр? Признаюсь, ваше чувство юмора кажется мне несколько странным.

— Кто здесь говорит о юморе? — возразил Хесс. — Юмор — это хорошо, абер в деловом разговоре он неуместен.

— Вы называете это деловым разговором? — удивился Хрунов. — В таком случае мне остается признать одно из двух: либо я непроходимо туп, либо вы не все сказали.

— Прошу меня простить, — с легким полупоклоном произнес немец, и на губах его, к великому удивлению Хрунова, показалась мимолетная улыбка. Тевтон либо не понимал, в каком щекотливом положении очутился, либо превосходно владел собой. — Прошу простить, во всем виновато мое несчастное пристрастие к театральным эффектам. Само собой разумеется, что, отыскивая клад, я преследовал кое-какие собственные цели. Но, повторяю, золото меня не интересует. Я прошу для себя лишь одну вещь — одну, ферштейн зи?

— Это я ферштейн, — кивнул Хрунов, который вдруг почувствовал, что перед ним начинает брезжить какой-то свет. — Но мне все-таки хотелось бы знать, что это за вещь такая, которая для вас дороже целого клада? Может быть, это статуя из чистого золота весом в триста пудов, с головы до ног инкрустированная драгоценными камнями? В таком случае ваше условие для меня невыгодно экономически.