Она подхватила под руки еле живую от перенесенных волнений старушку и вывела из дома. Медведь так и остался торчать в оконном проеме, как пробка в бутылке. Мила подняла глаза к прояснившемуся от хмурых облаков небу и подумала: «Вот и все! Вот и – слава богу!», – а когда опустила взгляд, увидела бегущего навстречу во всю прыть Алексея, за которым спешили монахи.

Ей вдруг показалось, что она видит окружающий мир сквозь пелену тумана, который становится все гуще, пока наконец не поглощает всех и вся, и Мила чувствует, как проваливается в глубокий омут беспамятства.

Стресс оказался настолько сильным, что Мила пролежала в постели почти месяц. Алексей пытался как-то разговорить жену, но она предпочитала молчать, уставившись невидящим взглядом в одну точку.

А зима уже вовсю хозяйничала в тайге. По ночам слышался остервенелый волчий вой, то близкий, то приглушенный поднявшимся ветром. Пурга и метели с шумом, визгом и грохотом обрушились на тайгу. Мрачные мысли одолевали Милу, докатывались до сердца, наполняя его смертной тоской. А пурга все ревела, вырывая с корнями деревья и с гулом валя наземь. Все смешалось в снежной кутерьме. И в голове Милы тоже.

Встреча с медведем-людоедом так потрясла ее, что она никак не могла оправиться. Ей казалось, что этот дьявольский зверь своей бешеной ненавистью и злобным остервенением вынул из нее душу, и теперь Мила лежала безразличная ко всему и опустошенная.

Да, она его победила. Но нужна ли ей победа подобной ценой? Мила спасла свою жизнь, но превратилась при этом в равнодушное и ничего не чувствующее тело, не желающее отвечать на призывы к жизни, посылаемые ее обеспокоенным подсознанием. Душа почти угасла, осталось только дождаться гибели равнодушного тела. И это непременно случилось бы, если бы не Алтай, которому снова посчастливилось чудом выжить. Видимо, и его не отпускали в мир иной, чтобы он здесь, на земле, выполнил свое главное предназначение. И это совсем не физическая помощь кому-то, а духовная.

Только пес был в состоянии иногда вывести Милу из смертельного оцепенения, в котором она теперь постоянно пребывала. Сильно припадая на задние ноги, Алтай подходил к кровати и клал рядом с Милой огромную лохматую голову, пытаясь спрятать холодный нос под ее горячей ладонью, привлекая к себе внимание и отвлекая от мыслей о бессмысленности существования.

И тогда Мила словно оживала. Она с усилием поднимала безвольную руку и гладила пса по голове, трепала дружески его жесткую гриву, а он смотрел на нее по-человечьи умными и добрыми, все понимающими глазами. В эти минуты Мила начинала думать о том, что не так уж все и плохо на этом белом свете. А потому, может, все-таки стоит дать себе еще один маленький шанс, чтобы попытаться вновь почувствовать вкус к жизни и, несмотря ни на что и во что бы то ни стало, постараться стать счастливой.

Она смотрела на Алексея и бабушку, которые заботливо ухаживали за ней, и видела, как преданно и беззаветно они ее любят. А ведь наверняка не всякому в жизни выпадает такое счастье. Алексей неустанно уверял Милу в беззаветной любви, бабушка баловала вкусностями. А любила ли их она?

Конечно, любила. Иначе не бросилась бы на защиту своей любви, не испугавшись даже лютого зверя. Не испугавшись?! Вот уж нет, даже очень испугавшись и чуть не умерев от страха! Так тем более стоит ли теперь отказываться от любви, которую она защитила в смертельном бою? Конечно же, нет! Недаром же Бог спас ее, предоставив возможность победить медведя-людоеда. Он же поможет ей победить и людоеда, сидящего в ней сейчас и пожирающего ее изнутри. Людоеда, имя которому – уныние и нежелание жить.

Но как же с ним справиться? А если обратить свой взор на самое светлое и прекрасное, самое непреходящее и вечное для каждого смертного – на любовь? Потому что без любви мы – ничто, какими бы дарами ни обладали. И Мила предоставила себе еще один шанс стать счастливой, тем более что самое главное у нее для этого уже было: ее с Алешей, бабушкой и Алтаем семья – их малая Церковь, в которой поселилась любовь, царица всех добродетелей.

Мила быстро шла на поправку и вскоре начала вставать и помогать старушке по хозяйству. Алексей снова зачастил в тайгу – на охоту, конечно, зачем же еще-то? – а Мила ждала его терпеливо, как и надлежит любящей и любимой жене.

– Алеша, возьми меня с собой, – иногда просилась она с ним.

– Не женское это дело – по тайге шастать, – сердился для видимости Алексей. – Да еще в такой лютый холод. Мужское дело – за мамонтом ходить, женское – огонь в очаге поддерживать.

– Но ведь я не боюсь…

– Согласен, ты у меня очень храбрая! Но если и дальше продолжишь заниматься мужской работой, мне ничего не останется, как взяться за женскую. Может, не стоит портить такого достойного мужчину, как я?

– Не стоит, – безропотно соглашалась Мила, улыбаясь и думая о том, что ни один мужчина на свете не сможет прожить без женщины. Да он же без нее просто пропадет!

Северные зимние ночи длинные, холодные, темные. Алексей зашел в избу с охапкой дров и свалил их у печки. Сняв варежки, присел на кровать рядом с Милой, закутавшейся в одеяло.

– Алеша, если бы не ты, я бы здесь с ума сошла. Или погрузилась в спячку до самой весны, как медведь. Я тебя так люблю, ты даже представить себе не можешь, как я тебя люблю!

– Давай мы сначала сходим на северное сияние посмотрим, а когда вернемся, ты мне подробнее расскажешь, как же сильно ты меня любишь.

Мила не помнила, чтобы когда-нибудь так скоро одевалась. Через минуту они уже стояли во дворе и завороженно следили за божественной симфонией неба, расцвеченного всеми цветами радуги. Чудное видение полностью завладело их душами, оставалось лишь в немом оцепенении наблюдать за внезапно появляющимися всполохами, кружащимися в фантастическом радужном танце на сумрачном небосводе.

Казалось, над ними во всю ширину неба раскинулся огромный прозрачный полог, сквозь который просвечивали звезды. Он плавно колыхался, и они не успевали наглядеться на одну божественную картину, как она мгновенно менялась и появлялась новая, еще более волшебная, и снова исчезала, уступая место очередному чуду.

Внезапно небо расцветилось полураскрытым веером, бледно-лиловые тона которого, замерев ненадолго, сменялись на изумрудно-зеленые, золотисто-желтые, ярко-оранжевые. Сугробы вокруг попеременно раскрашивались в те же цвета. Еще мгновение – и веер растаял, явив взору два белоснежных крыла, сверкающих лучами так ярко, что снег превратился в россыпи бриллиантов.

Мила немедленно усмотрела в крылах знаки судьбы и судорожно вцепилась в руку Алексея, не в силах вымолвить ни слова, но желая заострить его внимание именно на этом восхитительном зрелище. Видение еще не померкло, а через весь небосклон протянулась широкая фосфорически-зеленая дуга, отбрасывая в стороны сверкающие лучи, и все вокруг изменилось тоже и окрасилось в необыкновенно нежные изумрудные цвета. Через мгновение дуга распалась на многочисленные полосы, переливающиеся радужными оттенками. Они замерли, обнявшись и не в силах оторвать взоров от причудливой игры природы.