– Здесь жарко… душно… Ты не будешь возражать, если я немного посижу на крыльце и подышу воздухом?

– Если хочешь, я могу пойти с тобой…

– Нет, я хочу побыть немного одна. У тебя есть сигареты?

Рита вышла на крыльцо, оттуда спустилась в сад, в тот самый сад, который плавно, минуя маленькую заветную калитку, переходил в лес, в тот самый лес, где ее встретил сам дьявол… Или два дьявола?

Сквозь почерневшие густые заросли деревьев пробивался желтый электрический свет окон соседней дачи. Там может быть телефон, оттуда она дозвонится до Можарова и попросит его приехать за ней. Бедный Можаров… И как же она могла так поступить с ним?

Сплошные ошибки, граничащие с преступлениями… Она так еще и не поняла для себя, что было бы лучше: вернуться в то время, когда она школьницей приезжала в Марфино, чтобы невинным образом провести выходные с родителями, или же вновь оказаться женой Оскара Арамы. Ей не хотелось ни в детство, ни в отрочество, ни в супружество, никуда… разве что домой?.. Она попросит Таю, чтобы та переночевала у нее, и будет до утра изливать ей душу, рассказывать о том, что она сегодня узнала от Владимира Сергеевича, ее мужа…

Рита по тропинке пошла в сторону ворот и, выйдя на дорогу, почти бегом бросилась к калитке соседской дачи. Из открытого окна доносилась музыка. Она показалась Рите знакомой. Испанская мелодия, извлекаемая из звонкой, царапающей душу гитары, вызвала дрожь во всем теле. Она только сейчас узнала этот дом, это крыльцо, с которого открывался чудесный вид на лес. Вот и теперь, в голубоватом свете луны верхушки елей казались ей зловещим частоколом, отгораживающим ее настоящую жизнь от прошлой. Или будущей?

Рита заглянула в окно и совсем не удивилась, увидев там зеленое сукно бильярдного поля и несколько апельсинов, потревоженных кием, который держала в руках женщина, лица которой не было видно, потому что она стояла спиной к окну. Зато Рита видела Амфиарая в расшитом драконами шелковом халате и сигарой в руке. За гитарными аккордами было не разобрать, что он говорил, обращаясь к женщине.

Декорации Ритиной измены, на фоне которых сейчас разворачивался чужой любовный сюжет, произвели на нее тягостное впечатление. Она вспомнила до мельчайших подробностей все, что произошло между ней и Амфиараем в этом доме, и ей стало стыдно за свои разгулявшиеся чувства, за то зло, которое она причинила Оскару. И хотя сейчас его образ заметно потускнел, она, словно по инерции, продолжала думать о нем, как о прежнем Оскаре, своем муже, который существовал вне временного пространства, вне интриг и сплетен и вызывал в ней чувство тяжелейшей вины.

Рита подошла поближе к окну, затем взобралась на большую гипсовую чашу, в которой росли цветы, и устроилась таким образом, что ей было видно и слышно все, что происходит в комнате, в то время как ее саму в тени виноградных листьев, оплетавших стену дома, невозможно было заметить.

– Что я должен сделать, чтобы ты простила меня? – Амфиарай обнимал женщину, стоя лицом к Рите и не видя ее. – Разве то, что ты сейчас здесь, со мной, ничего не значит?

– Значит, конечно, но ведь ты был здесь и с другими женщинами, которые помогали тебе.

– Их было не так уж и много.

Женщина внезапно резко повернулась к окну, и Рита отшатнулась, чуть не встретившись взглядом с Верой Ащепковой.

– Мне было достаточно одной Риты, – вздохнула она. – Когда Леня мне сказал, что вы ушли от нас вместе, я сначала не поверила. Я знаю Риту, она не из тех женщин, которые могут так поступить со своими мужьями. Она – цельная натура, сильная, я бы сказала. И вдруг вы уходите вместе… Можешь себе представить, что я почувствовала, когда услышала это? Ты поступил так потому, что тебе приказал Владимир Сергеевич?

– Если ты хочешь, чтобы я солгал тебе, то я отвечу: да, он. Но, Вера, ты же знаешь, как я относился к ней. Разве можно провести с женщиной целую неделю в постели по приказу? Это вы, женщины, способны на такое, а мужчина устроен иначе, и его невозможно заставить любить или хотя бы заниматься любовью. Рита – красивая женщина, очень красивая и нежная. И когда мне пришлось уехать, когда меня срочно вызвали, мне было даже страшно себе представить ее лицо в тот момент, когда она поймет, что ее оставили, бросили… Она не заслужила такого к себе отношения. Но если бы она знала истинные причины, по которым я вынужден был тогда уехать, то она бы не так расстроилась.

– Ты хочешь сказать, что Владимир Сергеевич посчитал, что ваши отношения зашли слишком далеко и что пора тебя отзывать, отрывать от нее? А ему-то что от нее нужно? Она тоже будет работать с вами?

– Это было бы слишком просто. У Владимира Сергеевича свои виды на Риту. Я-то сам думал, что он заинтересовался ею просто как красивой женщиной, которая могла бы украсить наши поездки и выполнять разного рода поручения, а они, оказывается, старые знакомые… Вот так-то вот.

– А Тая об этом знает?

– Тая – святой человек и не знает ровным счетом ничего. Она переживает, конечно, как и всякая женщина, находящаяся в зависимости от мужа, но не думаю, чтобы он ее обидел. У них нормальные деловые отношения, поэтому развод не грозит ей катастрофой.

– А почему они не развелись раньше? Ведь он мог бы ей уже давно дать развод и отпустить на все четыре стороны, а квартиру – разменять…

– Квартира тоже сыграла свою роль. И думаю, что не столько сама квартира, сколько ее расположение. Здесь, конечно, можно предполагать все, что угодно, но самое простое объяснение, на мой взгляд, это соседство…

– …Риты?

Рита вцепилась пальцами в прохладные листья винограда и прижалась к стене, боясь упасть. Объяснение Амфиарая, почему Владимир Сергеевич все эти годы не разводился с Таей – чтобы сохранить за собой квартиру, находящуюся по соседству с Ритой, – было более чем неубедительным. Он мог бы купить Тае другую квартиру, а за собой оставить эту.

И вдруг, словно вторя ей, примерно эту же мысль высказала и Вера. И тут Рита услышала совершенно ошеломивший ее ответ Амфиарая:

– Думаю, что и Таю устраивало соседство семьи Арамы. Я, конечно, не знаю точно, но вполне допускаю мысль, что Тая была неравнодушна к Оскару…

– Ты хочешь сказать, что они были любовниками?

– Я этого не говорил.

Рита не могла больше слушать весь этот вздор, выносить всю эту словесную грязь, обрушившуюся на нее и покойного мужа и опошлившую всю их семейную жизнь. Она готова была уже соскочить с гипсовой вазы, ворваться в дом и наброситься на Амфиарая с кулаками. Еще у нее возникло острое желание надавать пощечин Вере, так усердно притворявшейся ее подругой, а на самом деле плетущей интриги у нее за спиной. Рушились последние обломки ее прошлой жизни, и даже образ Таи, женщины, к которой она успела так привязаться, теперь не вызывал у нее теплых чувств, хотя все, что было сейчас сказано о ней, скорее всего, являлось фантазией развращенного Амфиарая, все мерившего по себе, и никакой любовницей Оскара она не была.