Знакомство с Москвой было прервано поездкой в Нижний Новгород. Неизвестно, намеревались ли Доджсон и Лиддон посетить его изначально или кто-то подал им эту мысль уже в России — в дневнике Чарлз не дает по этому поводу никакого объяснения. Надо сказать, что в то время ежегодная ярмарка в Нижнем уже пользовалась широкой международной известностью. Каждое лето в честь ее открытия поднимались флаги и шумные пестрые многоязычные толпы заполняли огромную площадь всероссийского торжища. Вот что читаем о Нижегородской ярмарке: «Ежегодно с 15 июля обширная низина на стрелице Оки и Волги, застроенная кварталами приземистых каменных корпусов, становилась главным торговым центром России. Открывалась знаменитая на весь мир Нижегородская ярмарка, на которую съезжалось купечество не только отечественное, но и из многих стран Европы, Азии, Америки. Бесчисленные караваны судов теснились на ярмарочном рейде. Пристани ломились от изобилия привезенных на ярмарку товаров. Сгибаясь в три погибели под многопудовыми тюками, кулями, ящиками, мешками, с трудом передвигались по узким шатким мосткам грузчики. В Главном ярмарочном доме, в рядах, кофейнях, трактирах вершились тысячные и миллионные сделки купцов нижегородских и московских, столичных и провинциальных, российских и иностранных. Потому и называли Нижний Новгород “карманом России”». Прибавьте к этому удивительное местоположение Нижнего на берегу двух великих рек, заставившее И. Е. Репина, побывавшего в нем спустя три года после Кэрролла, воскликнуть: «Этот царственно поставленный над всем востоком России город совсем закружил нам головы. Как упоительны его необозримые дали!»

Лиддон и Доджсон отправились в Нижний Новгород вместе со встреченными в Москве знакомыми, братьями Томасом и Эдвардом Уэрами, также оксфордскими выпускниками.

Путешествие в Нижний было нелегким. «Такая роскошь, как спальные вагоны, — записывает Чарлз в дневнике, — на этой дороге неизвестна; пришлось нам устраиваться, как могли, в обычном вагоне второго класса. По пути туда и обратно я спал на полу. Монотонность нашего путешествия, которое длилось от 7 часов вечера до второй половины следующего дня, нарушила лишь одна неожиданность (не скажу, что особенно приятная): в одном месте нам пришлось выйти и переправляться через реку по временному пешеходному мосту, ибо железнодорожный мост здесь смыло наводнением. Из-за этого двадцати или тридцати пассажирам пришлось под проливным дождем брести около мили».

Вдобавок ко всему на линии случилось какое-то происшествие, которое задержало поезд, в результате чего Доджсон и Лиддон не смогли, как намеревались, отправиться обратно в тот же день. Если бы они держались первоначального плана, то на посещение ярмарки у них осталось бы всего два с половиной часа, что, конечно, было бы бессмысленно. Они решили остаться еще на день. Устроились в гостинице «Смирновская» (Чарлз записывает в дневнике «Смирновая», но отмечает, что не уверен в правильности передачи названия). Гостиница, которая считалась одной из лучших в городе, в глазах англичан не оправдала этой репутации: «Еда там была очень хороша, а всё остальное — очень скверно».

Целый день они бродили по ярмарке, очарованные ее разнообразием и богатством. «Ярмарка — чудесное место, — записывает Чарлз. — Помимо отдельных помещений, отведенных персам, китайцам и др., мы то и дело встречали каких-то странных личностей с болезненным цветом лица и в самых невероятных одеждах. Из всех, кого мы видели в этот день, самыми живописными были персы с их мягкими смышлеными лицами, широко расставленными удлиненными глазами, желтовато-коричневой кожей и черными волосами, на которых, как у гренадеров, красуются черные фетровые фески». На закате они вышли к мечети в тот самый миг, когда муэдзин с крыши призывал единоверцев к молитве. Увиденное затмило все прочие сюрпризы этого удивительного дня: «Будь даже этот крик сам по себе ничем не примечателен, он всё равно представлял бы интерес своей исключительностью и новизной; однако мне в жизни не доводилось слышать ничего подобного. Начало каждого предложения произносилось монотонной скороговоркой, а по мере приближения к концу голос служителя поднимался всё выше, пока не заканчивался долгим пронзительным воплем, который так заунывно звучал в тишине, что сердце холодело; ночью его можно было бы принять за крик феи-плакальщицы, пророчащей беду». Послушные призыву, в мечеть стали стекаться мусульмане. Старший служитель разрешил иностранцам наблюдать за происходящим. Поздно вечером Чарлз подробно рассказывает об увиденном в написанном карандашом письме сестре:

Вечером Чарлз вместе с Эдвардом Уэром, который был младше его на 14 лет, отправился в нижегородский театр. Англичане были удивлены его видом — они не знали, что после недавнего пожара театр располагался во временном помещении. «Более простого здания я не видывал, — замечает Чарлз, — единственным украшением внутри были побеленные стены». Народу было немного, и после утомительного дня путешественники наслаждались простором и прохладой. Давали три пьесы: бурлеск «Аладдин и волшебная лампа» и два водевиля — «Кохинхина» и «Дочь гусара». Больше всего Чарлзу понравилась первая пьеса: исполнители, по его мнению, «играли превосходно, а также очень прилично пели и танцевали». Следить за представлением было нелегко, однако в антрактах они с помощью карманного словаря усердно трудились над программкой и в общих чертах понимали происходившее на сцене.

Игра русских артистов произвела на Чарлза большое впечатление. Он записывает: «Я никогда не видел актеров, которые бы так внимательно следили за действием и своими партнерами и так мало смотрели в зал». Это замечание дает некоторое представление об исполнительской манере, к которой Чарлз привык у себя на родине. Он особенно выделяет двух молодых членов труппы, записывая (вернее, копируя из программки) их имена по-русски: «Лучше всех был актер по имени Ленский, игравший Аладдина, и одна из актрис в другой пьесе по имени Сорокина». Удивительная проницательность! Двадцатилетний Ленский — это будущая слава русского театра Александр Павлович Ленский, знаменитый премьер московского Малого театра. Кэрролл увидел его в самом начале его театральной карьеры: Ленский пришел на сцену в 1865 году, когда ему едва исполнилось 18 лет; в Нижнем Новгороде он выступал в сезоны 1866–1868 годов. Анна Петровна Сорокина — актриса иного масштаба, однако ее имя также вошло в историю русского театра. Молоденькая дочь кассира нижегородского театра скоро обратила на себя внимание публики и антрепренеров и позже, став женой Ленского, также выступала в Малом театре.