цели хорошему настроению экипажа тоже не особо способствовали.

— Есть цель! — Яська Пщола взволнованно дёрнулась на своей металлической табуретке. Справа на час!

— Ты и в прошлый раз говорила, — раздражённо начала Марыся и осеклась. Внизу действительно что-то темнело. Бесформенный силуэт тяжёлого сампана — насколько это слово вообще применимо к едва стотонному деревянному судёнышку — полз на шести узлах более-менее в указанном квадрате. В паре кабельтовых за ним колыхался на волнах плот с парой метеозондов на символической мачте. Означала вся эта утлая конструкция из бамбука и конопли рубку имперской подлодки.

— Не попадаем, — сказала Яська. — Поздно вышли, угол не тот.

— Будет тебе угол, — пообещала ей Марыся и положила самолёт в широкий вираж. Лимит времени над целью в упражнение не включили. Только отстреляйся раньше, чем наступит рассвет. На это времени теперь осталось с запасом.

Щёлкнула тусклая лампочка подсветки чек-листа.

— Есть прицельный угол, — кокпит заполнили негромкие подтверждения. — Есть контакт тестового срабатывания вкладыша прицела. Есть перевод контактов прицела в боевое положение. Высота тридцать пять. Скорость двести. Шаг винта установлен. Воздушный тормоз раскрыт.

«Казачок» покачнулся и клюнул носом.

— Рысь, мы же плот должны атаковать! — пискнула в последний момент Яська.

— Ку-урва, — поправка оказалась как нельзя своевременной. Курс ещё получилось исправить.

— Тумблер автомата сброса включён, торпеды взведены, — бортстрелок следила за контрольными приборами. — Медленнее десять. Медленнее семь. Держи… ещё держи…

Самолёт вздрогнул. Первая, а за ней через несколько секунд и вторая торпеды ушли в тщательно спланированную «на кончике пера» спираль.

Рысь щедро накинула подачу, и под торжествующий рёв двигателя, повела самолёт в горизонтальный облёт сампана. Минутой позже тот откликнулся частыми вспышками моргалки.

— Поражение цели подтверждено, — Яська уверенно считывала код. — Есть рывки на сетях. Есть замыкание контрольных цепей. Двойное попадание в подводный силуэт условной мишени. Оценка высшая.

— Ятта! — совершенно искренний вопль из глубины души экипажа прозвенел в кабине громче рёва двигателя.

— Удачного возвращения! — блеснул напоследок фонарь и погас.

— Кто лучшие флайт-станичницы? — демонстративно спросила Марыся Пшешенко.

— Мы лучшие флайт-станичницы! — на два голоса грохнуло в кокпите.

«Казачок» уносился в небеса. Выше и выше. К облакам и звёздам. Клубящееся серое марево наливалось светом. Ещё совсем немного — и самолёт, прорвав облака, выскочил под яркие переливы авроры. Над архипелагом бушевала очень ранняя и очень слабая — но всё же магнитная буря.

— Ку-урва мать, ну ты посмотри, какая тут красота! — выдохнула Яська Пщола. Над её головой на полнеба разливались разноцветные переливы эфемерных бастионов тропического сияния.

— Да, Ясь, красиво, — согласилась Пшешешенко. — Так что там с курсом?

— Ой, — бортстрелок как-то нехорошо завозилась на своём рабочем месте.

— Что ой? — требовательно уточнила Рысь.

— Аврора же, — растерянно откликнулась её напарница. — Ориентиров почти не видно. Я не все звёзды учила, только самые удобные…

— Ну хотя бы с листа? — мрачно вздохнула Пшешешенко!

— Я сейчас пересчитаю всё! — клятвенно пообещала ей Пщола.

— Это хорошо, что ты пересчитаешь, но рулить-то мне сейчас куда? — отчаянно спросила Рысь. Чувствовала она себя при этом так, будто ей на шумном боярском журфиксе за шиворот вывернули мятно-медовое ледяное месиво коктейля «Елена Глинская» — и теперь оно неторопливо расползалось по всей спине. — Ты хотя бы помнишь, откуда мы на цель заходили?

— Слева, — немедленно откликнулась Пщола голосом отличницы. — В руководстве требуют всегда заходить слева!

— Да это понятно, что на деревяшку слева заходили, курсом она каким при этом шла? — требовательно уточнила Рысь.

— Наверно… ой. Я сейчас, — Пщола снова повела рукой по линейкам навигационного компьютера. — Две минуты!

— Две минуты, — вздохнула Пшешешенко. Задание, почти выполненное, снова нанесло подлый удар в самооценку и компетентность экипажа. Две минуты превратились в пять. Затем в семь.

— Три-один-пять! — голосом наконец-то справившейся троечницы радостно выпалила Пщола. — Держи курс три-один-пять!

— Поправку учла? — требовательно спросила Пшешешенко. — Я держала курс триста, десять минут плюс ветер.

— Да, — подтвердила ей подруга. — Три-один-пять. Точно.

Чем ближе самолёт подбирался к ожидаемому сроку прибытия, тем сильнее росло напряжение Рыси. Она буквально не могла найти себе места.

— Рыся, а Рыся, — несмело начала из-за её спины Яська Пщола. — Чисто гипотетически. Как наш командир. Скажи, нам только радиомолчание соблюдать нужно, так? Дорогу спрашивать не запрещал никто? Просто не подумали, что мы найдём у кого спросить, верно?

— Это ты к чему? — нервно спросила Пшешешенко у напарницы.

— Давай у армейца уточним? — отчаянно решилась та. — Он же даже если посмеётся — так у своих, а наши-то и не узнают никто!

— У какого ещё армей… — Рысь осеклась. На сходящемся курсе в нескольких милях ползла хорошо различимая мошка армейского гидроплана тактической морской разведки. — Ку-урва!

Самолёт накренился и послушно двинулся на сближение.

— Смотри, какой хорошенький! — выпалила Яська, когда до гидроплана оставались последние десятки метров. — Молоденький! Красивый! Почти как девчонка!

— Такое счастье, и не для нас, — Рысь вздохнула и старательно нацепила самое жалобное выражение лица, которое могла себе представить.

Армейский пилот — действительно очень молодой, совершенно безусый и с такими женственными чертами лица, будто всю жизнь готовился играть на театре развратных гоморян и споспешествующих их проискам коварных содомитов, осмотрел пару девчонок в кабине, задержал взгляд на исчерканном лётном планшете и невозмутимо отбил курсовой угол в три приёма на пальцах.

Марыся изобразила самый искренний поклон, на который только хватило места в кабине в плену ремней пилотского кресла и сменила курс. При минимальных настройках обогащения смеси и шага винта экипаж Пшешешенко-Пщолы даже успевал вернуться вовремя.

* * *

На палубе их уже ждали.

— Ну! — требовательно спросила за всех Анна Тояма. — Как?

— Двойное в силуэт! — торжествующе отчиталась Пшешешенко. — Оценка высшая.

Полыхнула вспышка.

— Этот кадр я назову, — мурлыкнула Кривицкая, — «Радость встречи». Минна-сан, вас не затруднит обнять подруг на камеру?

— Ни капли, — при всей неприязни к вольной журналистике, волшебство момента пересилило. Флайт-станичницы послушно заняли многократно отрепетированные ещё в семейных особняках на занятиях по этикету позы стойки «неформально, радостно».

— И вот ещё что, — продолжила Кривицкая. — С меня эти кадры. Для каждой. А с вас — полная ерунда. Изобразить то же самое для последнего борта на сегодня.

— Это для кого ещё? — с подозрением в голосе поинтересовалась Газель Стиллман. — Наши все здесь.

— Пока вас не было, приняли шифровку, — заговорщицки понизила голос журналистка, — Только для командного состава, но это вряд ли большой секрет. Нам приписали объективный контроль от союзников.

— Да ладно? — не выдержала Анна Тояма. — Армеец на борту?

— То-то они так разлетались, — задумчиво сказала Пшешешенко.

— Пожалуйста! — настойчиво повторила Кривицкая. — Сами же понимаете, кавалергард-лейтенант, максимум, обличать и карать прибыл, а ему на самой встрече такой цветник на палубу! Дружба родов войск!