Оказалось неожиданно вкусно.

— Юхии, — Тоня Мифунэ отобрала у новой знакомой флягу, повторила уже сама и демонстративно простонала от удовольствия. — А жизнь-то налаживается!

— У кого-то может и налаживается, — мрачно сказала Рысь. — А я хочу сдохнуть.

— Первый шторм, и сразу по-взрослому? — догадалась Тоня Мифунэ. — Ну да, тут кто угодно взвоет. Что со мной было, когда первый раз сорок пять узлов с воды повидала, и вспоминать стыдно.

— Я боёв своих настоящих так не боялась, как этого всего, — призналась Рысь. — Мы вон после стоянки загрузились по уши, кто фруктами, кто ещё чем, так шмотки старые в кубрике теперь девать некуда, снаружи на крюках вывесили. Посдувало в дупу. У меня ладно ещё, проживу, а у Верзохиной-Джурай саквояж гербовой улетел. От самой Жени Танаки, платиновая коллекция двенадцатого года, прикинь?

— Погоди, вы на военном судне, в морском походе, — не поверила Мифунэ, — А барахло своё на барашки иллюминаторов снаружи намотали? Только потому, что место под койкой занято жратвой? Саквояж ценой в хорошую фотокамеру? Вот так запросто?

— Ну да, а чего им там было? Погода-то хорошая. Курва.

— Действительно, — хихикнула Мифунэ. — Ну, за упокой!

Накатили за упокой.

— Не люблю качку, — продолжила Рысь. — Ненавижу, курва мать, качку. Жаловалась командиру, на посадку заходить сложно. Качает, говорю. Ну, пока на архипелаг шли ещё. Так он меня, когда вся эта холера началась, на мостик вызвал, к иллюминатору подтащил, там «Ветерок» армейцев на боку лежит градусов под тридцать. Вот это, говорит, называется «качает»!

Мифунэ рассмеялась.

— А ты? — спросила, наконец она.

— А что я? — возмутилась Рысь. — Была пристыжена. Два раза. Один раз изливала стыд на переборку, второй, осознав и раскаявшись от содеянного — на обувь командира.

— Унцию за субординацию, — немедленно предложила Мифунэ.

Выпили за субординацию.

— А вообще хорошо у вас тут, — призналась Мифунэ. — Даже матросы как на человека смотрят, а не это наше всё.

— А что, ты не из какой-то армейской программы в пику флотским родам? — удивилась Рысь. — У вас там разве не так?

— Да ну, какое там, — фыркнула Тоня Мифунэ. — «Родам!» Обычная голоногая. Отец так, деловарил по мелочи. Даже без гражданских чинов. Фотолавка у нас своя. Товар вроде и дорогой, но берут по нашим временам сама догадываешься как. А потом Свин мой как-то поутру вытолкал меня из койки, заявил, что тян, которая не умеет держать палку хотя бы пяти ангелам — это просто тян, и поволок учиться летать. Я тогда в школе доучивалась ещё. Там же и в кружок фотографии ходила.

— А Свин это кто? — осторожно уточнила Рысь.

— Кавалергард-лейтенант Порко дель Акаино. — Тоня вздохнула. — Как всё это началось, сначала в действующие, а там в первые же недели пропал без вести над архипелагом. Как на вынужденную шёл — видели, а дальше не знает никто, остров за имперцами с начала войны остался. Ну, может хоть у них похудел.

— Брат у меня, — сказала Рысь. — Тоже. Но там видели. И как падал, и как всё остальное. Ты б знала, как на меня дед орал, когда я сказала, что тоже летать буду.

— Я когда над Архипелагом летать начала, всё думала, что вот, может разгляжу его сверху как-нибудь. Прикидывала даже, как бы на вынужденную успеть нырнуть, и тут же подскочить с пассажиром на борту, — Тоня запила слова щедрым глотком. — Скажи глупо, да?

— Чего уж глупого, — мрачно вздохнула Рысь. — Ты его хотя бы в теории дождаться можешь.

И немедленно запила мрачные слова из фляги.

— Ну и вот жила-была одна тян, — продолжила Мифунэ. — И была она бака не потому, что бака, а потому, что пошла воевать единственной тян на кавалерийскую воздушную баталию фотографической разведки.

— Прям вот сама пошла? — не поверила Рысь. — И взяли? Наша до папы с петицией ходила. Официальной, через секретариат. За всех сразу.

— Выставка у меня школьная, — ответила Тоня. — Была. Ну армеец какой-то заглянул, дочка у него лет на пару младше у нас училась. А там мой «город с высоты» на отдельном стенде вывешен. На широкоугольник арендованный, через отца выпросили с возвратом и страховкой. Ну и приходят на школу наутро две повестки. Одна на пилота, одна на фотографа. У военкома же нормального в голове не поместится никогда, что девка семнадцати лет может ногами палку облезлого гидроплана держать, а с рук бандурой этой в двадцать фунтов весом на ремнях снимать. В одно рыло упоротое. А я тогда мордой в подушку лежу в соплях и слезах, кулаки об стену все отбила уже, похрен мне та выставка, я треугольник с печатью и получила уже, и развернула. Ну что я могла тут ответить, когда у меня не один билет на войну, а сразу два, какой хочешь, тот и выбирай?

Она замолкла ровно на один глоток и продолжила:

— Ну и определили меня в армейскую фоторазведку. Ладно б ещё нормальные военные, так нет, по тому же школьному набору фотографы, мальчики-из-хороших-семей, чтоб им соплёй до колена с червя толщиной висел, — кавалергард-лейтенант грязно выругалась. — Поголовно скорострелы, хуже разболтанного М2 авиационного. Мамкину титьку забыли уже, подружкиной за всю жизнь и не видели. Матросят как на флоте, две минуты на всю любовь, одно название, что кавалеристы.

Рысь подавилась глотком и начала медленно заливаться краской.

— Антуан вот из них всех единственный мужик, но он дядька уже взрослый, у него семья, дети почти моего возраста, имение хоть на машине объезжай, дом в столице. Так он смотрит через меня насквозь, как просто на пилота с титьками, и не подкатишь. Ещё и жалеет, как чумную…. — тем временем безжалостно продолжала Тоня Мифунэ. — Командир-то ваш как? Холостой?

— Не знаю… — выдавила Рысь.

— Что «не знаю»? — потребовала уточнений Мифунэ. — Ты к нему сама подходить хоть раз пробовала?

— Пробовала, — ответила Пшешешенко, искренне надеясь, что ответ утонет в грохоте шторма.

— Ну и? — жадно повернулась к ней кавалергард-лейтенант. — Ты же красная вся, у тебя что, с ним первый раз, что ли? Ну рассказывай, чего было-то?

— На столе рабочем выдрал, — Рысь окончательно сдалась под армейским натиском. — И прогнал.

— Шиматта, — обалдела Мифунэ. — Вот он у вас деспот. Ну пришла, ну даже нарушила, так что, просто выгнать не мог, что ли, как все нормальные мужики? У наших до рукоприкладства только раз дошло, когда один йуный гений на посадке с запитанным спуском пулемётной батареи козла дал и диспетчерскую вышку обстрелял.

Рысь потупилась и засопела.

— Погоди, — Мифунэ привстала на коленях в пилотском кресле и подалась к собеседнице в попытке заглянуть ей в лицо. — Ты