вахтенных в сознании. Но чудо все же случилось — сидевшая на управлении клапанами девчушка осталась на месте и услышала приказ. Шум поступающей воды прервался, «Юный Имперец» завис, с креном на левый борт и дифферентом на корму, на глубине пятнадцати саженей. Волнение наверху здесь еще ощущалось, но по сравнению с последним пинком разгневанного шторма выглядело нежным покачиванием колыбели.

— Выровнять лодку!

— К-командир. М-мы… — в проеме наверху показалось испуганное личико Анны-Марии. Сосульки мокрых волос в сочетании с красным отблеском в глазах делали её очень похожей на утопленницу из популярной оперетты о несчастной любви.

— Лейтенант флота Тер-Симонян! Провести опрос отсеков, доложить о повреждениях!

Кто-то догадался вновь подключить основное освещение. Проявившийся из сумрака погром хоть и выглядел чуть получше, чем опасался Ярослав, но… больше всего фрегат-капитана поразили затянутые сквозняком перья — белые, пушистые, словно крупные снежинки. Кажется, у кого-то из торпедисток подушка… была…

— Что это было?

— Волна-убийца…

Штатно положенная флотская майка Герде была явно мала. Даже несмотря на прорезанное в ней импровизированное декольте, с обметанными черной нитью краями.

— Отец рассказывал про такую. Бывает и в двадцать, и в тридцать саженей, идет не по ветру, сама по себе. Они тогда чудом спаслись… мачту и рубку снесло за борт.

— Но в училище, — возразила Анна-Мария, — говорили, что волн такой высоты не бывает.

— Моряки знают об этом больше…

О волнах-убийцах фон Хартманн имел собственное мнение, но сейчас предпочел удержать его при себе. Хватило и ощущения, что смерть в который раз прошла рядом, впритирку, как торпеда вдоль борта. Ударь волна чуть раньше, пока люк ещё открыт… а так отделались на удивление легко. Даже без переломов и сотрясений вроде бы обошлось, как доложила после переклички лейтенант Тер-Симонян, хотя со своего места он видел: очередь к доктору Харуми выстроилась изрядная.

— Остаемся на глубине два с половиной часа. Вахта сокращенная, всем свободным — спать!

Последнюю фразу, наверное, можно было и не говорить. Короткие периоды погружения на глубину, без воя ветра, грохота волн и вымывающей остатки сил качки остались единственной возможностью забыться. Для всех, включая самого фрегат-капитана.

Предыдущие дни он вырубался, едва коснувшись головой койки. Но сегодня… сон упорно «не шёл». В гудящую от недосыпа голову настырно лезла всякая чушь вроде схемы атаки конвоя одновременно пятью субмаринами тактической группы, записи в журнале таким кривым почерком, что хоть переписывай, а под правым боком на койке теплое пятно, опять Завхоз приходил спать, наглая черная морда, чем его только кок подкармливает…

— …..!

Это был не тот давешний протяжно-воющий звук, но что-то у них общее было. Фрегат-капитан вскочил, едва не сломав откидной столик, схватился за брюки… замер, когда звук повторился снова, уже более долгий, растянутый… и узнаваемый. Похоже, что спасать субмарину от очередной почти неминуемой гибели не требовалось. Но вот с кое-кем из её экипажа в самое ближайшее время могло приключиться всякое.

— Что! Это! Было?

Поскольку вопрос лейтенанта Неринг выглядел явно риторическим, виновница переполоха шмыгнула носом и попыталась еще глубже спрятаться за орудие преступления — темное лакированное чудище с рядами белых и черных клавиш, с надписью «Ухов и Муромаси».

— Что! Это! Было?

— Я просто хотела его проверить, — не поднимая головы, тихо пробормотала Рио-рита. — Чехол порвался… и я испугалась… он расстроенный.

— Да как тебе вообще пришла в голову мысль принести на подводную лодку баян?!

— Он — все, что у меня есть… — акустик вскинула голову с вызовом глянула на Герду. — Все, что у меня осталось.

Выдохнув эту фразу, Рио-рита еще крепче обняла свое сокровище и баян, словно желая поддержать хозяйку, издал жалобный стон.

— М-да, — Ярослав услышал позади сдавленное хихиканье, но когда он оглянулся, Татьяна Сакамото уже совершенно невозмутимо протирала очки. — Уровень падения боевого духа и морали на борту достиг новых, невиданных прежде глубин. Верно, комиссар?

— Не надо её наказывать! — смирно сидевшая до этого в углу своей койки Кантата вскочила, заслоняя напарницу. Даже попыталась растопырить руки, насколько это было возможно на пороге крохотной каюты. — Она глупая, конечно, баян этот дурацкий, да и вообще она играть на нём толком не умеет… но, командир…

— Все я умею! — всхлипнула из-за её спины Рио-рита. — Лучше тебя и твоей трубы!

— Это саксофон! Запомни, наконец!

— А давайте мы прямо здесь и сейчас проверим, кто из вас лучше играет.

Теперь на комиссара оглянулся не только Ярослав, но и все остальные — Герда, прервавшие спор акустики, высунувшаяся из своей каюты Верзохина… и еще примерно семь человек, до этого момента старательно делавших вид, что происходящее их не касается.

— Я правильно понимаю, — уточнил фон Хартманн, — что вы предлагаете устроить эту… как её… музыкальную битву?

— Именно, — ничуть не смутившись, кивнула Татьяна. — Все равно никто уже не спит.

Музыка шторма. Качает.

Ба дем трамвай се штейт а очередь ци штерн

Трамвай кимт ун оле hейбн он ци квелн

Ин моментальне верт а гройсер квичерай

Ой, вэй! Театр из дер кёниграйх трамвай!

ВИА Боро-но-дачи «Имперский трамвай».

— Ну что, пришли! — Тоня Мифунэ хлопнула по крылу гидроплана. — Прошу в гости! К армейскому, так сказать, пайку.

Марыся Пшешешенко нерешительно ухватилась за плоскость, встала на центральное каноэ одной ногой, толкнулась в протёртое добела пятно на полусложенном балансире под крылом второй ногой, подтянулась и оказалась на крыле.

Оказалась только затем, чтобы с жалобным писком распластаться плашмя. ВАС-61 «Кайзер бэй» мучительно долго, как на «имперских горках» провалился куда-то вниз и вбок под грохот шторма и гул напряжённого металла.

— Непривычно, да? — кавалергард-лейтенант оказалась рядом с ней как раз вовремя, чтобы подхватить. — Это ничего. Достигается упражнением.

Она подняла новую знакомую, и на противоходе, всё под тот же гул шторма и поскрипывание металлических тросов на креплениях гидроплана, то ли помогла забраться, то ли закинула в просторную кабину армейского воздушного разведчика.

— Гостевую, — пока Рысь приходила в себя, её спутница времени зря не теряла. Под нос шибанул запах бренди. — Антуановка, чернил на спирту не держим, не по гонору. И вот, на закусь.

Из чего бы ни гнали загадочную «Антуановку», пахла она так, как не всякий боярский спецзаказ. А вот слегка неправильной формы кубик загадочной субстанции в дополнение к нему больше всего походил на кусок оконной замазки, щедро присыпанный морской солью и мелкой ржавчиной.

— Что это? — с подозрением в голосе осведомилась Рысь.

— Армейский пайковый шоколад для офицерского состава. По-лётному. Перенагретый с молотой курагой и черносливом, в обсыпке из кристаллической соли под сушёным порошком чили. Первое дело по нынешней погоде. Давай, по-нашему, по-лётному. Глоток