class="p">Последние несколько лет он исполнял при нем обязанности доктора, а сам не мог отличить препарирования от вивисекции. Тут самое важное делать вид, что знания тебя прямо-таки погребают. В сравнении с багажом всех советников и кардиналов квалификация лекаря — это обложенный кусками стены требушет, тащимый по распутице дюжиной тяжеловозов. Вид его — ограниченный набор мин, — везде, в своём шатре, в шатре короля, на виду у войска был modo inaccesso [127], важен, он презирал суету и её субъекты, одежды многослойны, ширина их иной раз являла себя, но никто никогда не видел её jusqu’à la fin [128]. Его находили за странными занятиями, наполовину отвратительными, наполовину ужасными. Выставленные напоказ мучения земноводных, кровь на его губах, одиночные выходы якобы в разведку, присутствие подле Карла на всех совещаниях. В отблесках костра на пологах его склоняли снять осаду, он возникал из-за трона и втыкал иглу в membranam между большим и указательным, тот, уже неким образом совращённый, силился не подать виду. Напротив все молчали, думали себе всякое и ещё больше верили в философский камень, неуязвимость, Ад, говорящие корни, что горгульи на соборах оживают, ось мира, демонов, подбирающихся к половым органам, что незнакомцы продают яйца чудовищ, пресвитера Иоанна, исчезающие абзацы ниже карт, бойницы, где обе стороны выходят на равнину, не тупящиеся мечи, зеркала, где не твоё отражение близко, слепцов, ориентирующихся по звёздам в определённые ночи, передачу невидимых сигналов с башен, зависающие в воздухе и озвучивающие сами себя верительные грамоты, чтение мыслей, assumptionem [129].

В. познакомился с Карлом в Пикардии, в 1468-м году, когда тот собачился с французским королём, во время всей этой докуки и проблем с восстанием Льежа, беспрерывными лизаниями ушной серы Филиппом Коммином, отчуждением Шампани, признанием того, что здравый ум отказывался, грабежами по санкции, нападениями из-за угла внутрь коридора и предательствами на всяких уровнях. При нём армия собралась с мыслями, прошлое признано неэффективным, покончено с расточительством, с блядями при дворе, содрана у богов артиллерия, наёмники стали получать контракты. Одной рукой он хлопотал о свадьбе дочери Карла Марии и сына Фридриха III Максимилиана, второй отбивался от наступления архиепископа Рупрехта, это не вполне успешно. Он имел отличные авансы делателя королей, но являлся скорее криптоделателем, сам не рассчитывая ни на столбцы дисков, ни на право решающего слова. Виатор не знал, отчего именно ему велели взяться за Карла, порочного и жестокого, особенно во время войн, то есть почти всегда.

Когда всё улеглось, в июньский день 1477-го года, по странному стечению обстоятельств будучи в Нанси, в центре поля он споткнулся о впаханную в землю аркебузу. Вдруг со всех сторон донёсся galop pesant [130], соревнование, кто раньше одарит вестью. И, сам не зная отчего, разумеется, зная, он заколол себя кинжалом для сбора трав.

В густом зимнем воздухе, отягощённом морозом, началом пурги и надвигающимся сумраком, раздался скрип петель. А. вышел из приземлившейся здесь когда-то телефонной будки посреди белой от снега равнины и приблизился к привязанной лошади. Препорочнейший субъект, воплощённая одиозность, он советовал и заверял рассчитывать на него во всех заговорах, о которых можно догадываться, был причастен почти ко всем падениям, что приходилось искусственно освещать. Нет-нет пойдёт выкопает нечто, нет-нет побесчинствует с передовой в общем им городе шайкой, до партизанского отряда в 1913-м по алиби он не дожил, к партизанскому отряду в 1813-м по алиби не родился. Наблюдатель, мутизмом приведённый в замешательство, парейдолией в восхищение либо в ужас, выдыхает. Он бывал серым кардиналом в археологических экспедициях, обнаруживал доселе не преподанные барским сынкам очерки событий в разное время в разных джунглях из разного рода материалов, рассказывал над шаром о них, не оставляя без внимания связь. Сначала всё выглядит безрадостно, это стандартные вводные, разогнать тоску и является первым резоном и вслед за тем мотивом, очевидный смысл, куда наталкивают, выливается, однако, в разное, как правило, принимает те или иные масштабы трассирующих хвостов над местностями более заселёнными, где хаос представлен воочию, только безлюдные российские просторы и не дают ему распространиться над всем конём. Чем дальше, тем меньше интересует то, что не причиняет вреда, всё такое изведано не один раз и помечено жёлтыми бумажками с липкой полосой, множество их носит ветер по бульварам. С давки похоронных цветов переход на давку в толпе желающих иметь себе, оттуда на татуировки на лице и силиконовые вставки под кожей на костяшках пальцев, оттуда на клуб тайно пиздящих друг друга, оттуда на клуб самоубийц, оттуда на клуб убийц, рыбная ловля с электричеством, попрание светлой памяти поэта, кадр медленно ползёт по комнате, пыль, запустение, оторванные клавиши от печатной машинки, игральные кости с отбитыми углами, резко очерченный свет из окна, радиатор на стене протекает, трос, регулирующий жалюзи, завязан в петлю и покачивается, в проёме мигает вывеска и буквы пропущены, веселье, по крайней мере, активности, они сведены в отдалённых друг от друга точках, бардаках, сосредоточениях, зонах свободного товарооборота, наклонных пляжах, скользящих на воздушной подушке досках.

Он подвёл коня к лавке, накинул упряжь. От основания хомута шла толстая верёвка, оканчивавшаяся петлёй, привязанной к колу. Лавка была снабжена двумя гужами, пронзёнными цилиндрами. К дублённому ветрами сидению прислонено игольчатое ружьё системы Дрейзе. Мотая часы здесь, он мог не ограничиваться стороной променада, только ему никуда идти не требовалось. Лёг на лавку, вложив голени в кожаные дуги, петлю накинул на шею, аналогично, ближе к подбородку и затылочной кости, верёвка исчезла под бородой. Перекрестился — проспорил митрополиту, — взял ружьё, сведя дуло в одну прямую с крупом лошади, нажал пальцем, ещё успел подумать, что оно, оказывается, стреляет не иглами.

Иоганн Фарина, окинув всё напоследок внимательным взглядом, удалился к ватерклозету. Доктор Гото Конзан из Эдо, Пётр I из Ингерманландии, но часто о ней вспоминал, из аббатства Пор-Рояль все монахи, Кандагар от Сефевидской империи, шведская армия к Днепру, город Бийск из безвестности, Копенгагенский союзный договор от понимания, Руфия Вуковар из жизни, как раз успела уложиться в промежуток, пока Фарину мучил понос от ртутной окромки.

Она сдалась в лаборатории. В химической начала XVIII-го века престиж зависел от размера перегонного куба. Сквозь него некоторое время смотрела, как за окном беснуется Кёльн. Карл Маркс мог бы в присущем ему стиле рассказать, как это бывает. Собор торчит, Fischmarkt [131] можно учуять за версту, церковь святой Урсулы прячет место преступления, руины преториума мечтают о Wiederaufleben [132]. Её основным качеством являлось занудство, и это налагало отпечаток на внешний вид, в душе же прямо сейчас вдруг образовался странный росток ликования. Недавно