очередную тушку в газету и, вручив сверток господину в клетчатом котелке, повернулась к женщине в зеленом пальто.

– Лучшие праздничные гуси на всем рынке, берите не пожалеете.

Женщина в пальто спросила, указывая на одного:

– А этот сколько?

– Всего двадцать пять фунтов – поглядите, какой наливной «клерк». За такую цену вы в Саквояжне гуся-клерка не сыщите.

– Да! – поддакнул Говард Бек, сунув нос на прилавок. – Они очень красивые и пухлые!

Торговка закивала.

– Вот-вот!

Женщина в зеленом пальто осторожно пощупала гуся, придирчиво оглядывая его.

– Вроде бы он ничего…

– А если мы возьмем двух, сколько будет? – спросил Говард.

Торговка пожевала губами.

– Двух отдам за сорок. – И повернулась к женщине. – Будете брать?

Та все еще нерешительно тыкала гуся в бок пальцем.

– Мы еще раздумываем, – сказал Говард из-под ее руки. – Вдруг, в конце ряда будет два «клерка» за тридцать пять…

Торговка раскраснелась и запыхтела, пытаясь переубедить засомневавшихся покупателей:

– Ой, нет, что вы! – и приложив руку к губам, по секрету сообщила: – Там стоит мистер Фробберт, и гуси у него попадаются тухлые. Еще бы, ведь, говорят, он их откармливает могильными червями… Купите моих. В честь праздника отдам за тридцать восемь.

Говард покивал, а затем ткнул пальцем в одного из гусей.

– Убедили. Они у вас и правда красивые! Дайте того и вот этого.

Торговка схватила нож и быстро перерезала веревки, удерживавшие гусей от «полета». Сперва она завернула ту тушку, на которую указал коротышка.

Говард протянул руки, и торговка вручила ему гуся. После чего принялась заворачивать и другого.

Упаковав тушку, она протянула ее женщине в зеленом платье:

– С вас тридцать восемь фунтов.

– Что? – удивилась женщина. – Но я ведь еще даже не решила, что буду брать именно этого. К тому же… почему тридцать восемь? Вы же говорили – двадцать пять.

– Все верно, но двух я вам уступлю за тридцать восемь.

– Позвольте, но зачем мне два гуся?!

Торговка решила, что над ней потешаются.

– Дамочка, не головокрутьте мне тут! Вы же собирались брать двух!

– Еще чего! Я так не говорила!

– Но ваш сын сказал…

Тут настал черед удивляться покупательнице.

– У меня нет никакого сына!

– Но, как же… парнишка…

Обе женщины повернулись к тому месту, где с гусем в руках только что стоял Говард Бек, но там уже никого не было.

– Потащили! – закричала торговка. – Гуся потащили! Держите вора!..

Далеко Говарду с гусем уйти не дали. Рыночные громилы, игравшие неподалеку в «Кошку и Месяц», бросили карты и выскочили из своей будочки, стоявшей на сваях над птичьим рядом. Достав дубинки, они ринулись за шмыгнувшим под прилавками коротышкой, и тому пришлось бросить птицу – она была слишком тяжелой. Самому ему удалось убежать лишь чудом – дыра в кирпичной кладке рыночной стены оказалась как раз ему по размеру – протиснув голову и чуть ободрав деревянную щеку о кирпичи, он затащил в пролом и остальное тельце, после чего припустил в сторону Чемоданной площади, а громилам осталось лишь с глупым видом пучить глаза ему вслед да орать угрозы через дыру в стене…

Больше на рынок Говард соваться не рисковал, но свою затею не бросил и начал охотиться на эту неуловимую птицу прямо на заснеженных улицах Саквояжного района.

Казалось, весь город восстал против того, чтобы он добыл гуся, поскольку каждая новая попытка оборачивалась еще более печальным провалом. Его ловили, били, травили собаками. В отчаянии он даже забрел под мост, где какие-то нищие жарили на железной бочке крыс. «Крыса похожа на гуся. Мамаша поймет разницу? Да, по хвосту…»

Когда вечер окончательно вступил в свои права, кукла по имени Говард Бек была едва ли не самым несчастным существом в Габене.

Говарда не отпускал печальный осуждающий взгляд Мамаши. «Ты так и не добыл гуся… – говорила она ему. – Как грустно…»

Он знал, что Мамаша так бы не сказала и даже не укорила бы его взглядом, и тем не менее он злился на себя, поскольку считал, что подвел ее…

…Новый год застрял на кончике часовой стрелки. Большие часы на столбе у станции «Бремроук-Фейр» стояли.

Мимо прогромыхал омнибус. На втором, открытом, этаже-империале под зонтиками мерзли те, кому не хватило денег на билет в салоне. Остановившись у станции, омнибус открыл двери, выпустив из своего задымленного чрева семью Джонсов.

Мистер и миссис Джонс спешили домой. Мистер Джонс нес большую разлапистую ель, а миссис Джонс – два коричневых пакета с покупками и связку коробок в пестрой оберточной бумаге.

Следом за ними семенил мальчик лет десяти – в его руках был довольно большой сверток. Завернутый в газету, внутри прятался праздничный гусь.

Мальчик постоянно отставал, чтобы бросить снежок в витрину той или иной лавки, или чтобы отломать нос одному из стоящих у газетных тумб снеговиков, или чтобы наступить на хвост мерзнущему у гидранта коту.

– Бобби, мы не будем тебя ждать! – бросил, не оборачиваясь, мистер Джонс.

– Да, папа!

Проказник Бобби поспешил было за родителями, но тут его окликнули:

– Эй, мальчик!

Бобби повернул голову.

На него глядел маленький снеговик, стоявший у столба с часами.

– Это ты меня звал?

– Иди сюда, мальчик, – ответил снеговик. – Ближе… ближе…

Бобби подошел, во все глаза разглядывая снеговика. Тот был весьма неказисто слеплен, словно его делали слепые дети со сломанными пальцами: скособоченный, горбатый, на голове криво сидит шляпа-котелок. Из большущей снежной головы торчит колом длинный заостренный нос, вместо глаз – две черные пуговицы. На миг Бобби почудилось, будто снеговик слепил сам себя.

– Ты умеешь разговаривать? – недоуменно спросил он, но снеговичок не ответил. Вместо этого он неожиданно дернулся и выхватил из рук потрясенного мальчика сверток. Затем отряхнулся, сбрасывая с себя снег, и понесся по улице прочь.

Мальчишка кричал ему вслед:

– Мама! Папа! Он украл! Снеговик украл гуся!

Говард Бек бежал, крепко прижимая к груди сверток и не оглядываясь. Этого гуся он не бросит даже если его схватят – так он решил.

Говард спотыкался и поскальзывался. Башмаки увязали в снегу, но кукла перебирала ногами что есть сил, все отдаляясь от станции.

«У меня вышло! Вышло! Я добыл гуся!»

Говард боялся поверить своей удаче, но тяжелый объемистый сверток не позволял усомниться: он наконец заполучил эту треклятую