Ему всё время мерещилось подозрительное движение на северном краю обозримого окияна. Неужели смерть султана (ну пусть не султана, а беглербека – тоже шишка ого-го) им сойдет с рук? Неужели турки дадут паладинам время отремонтировать трофейные корабли и убраться отсюда восвояси?

– В декабре ливень будет обязательно. А до зимы – как повезет, – спокойно ответил Жермон.

Карл промолчал.

Завтрак, состоявший из одного-единственного гуся, был подан прямо сюда, на смотровую площадку замка. Карл, д’Эмбекур и гроссмейстер переглянулись. Луи, который притащил это объеденье, старался не смотреть ни на гуся, ни на господ. Гусь-то последний – и это очень печально.

Кондотьеры, конечно, канули в небытие, но результаты пребывания на острове тысячи голодных мужиков сказаться не замедлили. Несколько продовольственных партий, разосланных по ближайшим деревням, вернулись ни с чем – там было съедено всё вплоть до тыквенных кувшинов. А провизия, привезенная крестоносцами, погибла вместе с флотом. Её в своё время поленились сгрузить на берег, собираясь со дня на день отплывать к Константинополю. Теперь призрак голодной смерти бродил по крепости в поисках жратвы. Но ее-то как раз и не было.

– Садись с нами, – великодушно предложил Карл. – Мы с тобой поделимся.

Луи расцвел и убежал на поиски табурета. Дожидаться его не стали и принялись ломать тушку на куски, прислеживая друг за другом, чтобы всё вышло по-честному. По предложению Жермона, из общественного фонда Луи выделили шейку и крылышко, а Карл добавил ему от своих щедрот ещё половину ножки.

Вместо Луи, однако, появился Жануарий, который в последние дни как нарочно выпал из поля зрения Карла. Да что там в «последние дни»! После Остии граф его видел всего два раза.

В день битвы с турками перемазанный кровью с ног до головы Жануарий, пошатываясь, прошел мимо Карла внутрь крепости, а когда граф поймал его за локоть и спросил «Что, отвоевались?», тот невпопад и очень злобно прошипел «Да когда ж вы наконец напьетесь?» Жануарий был явно не в себе и Карл решил не доставать рьяного португальца.

А на следующий день Карл видел Жануария во время огненных похорон. Тот убеждал трех местных капелланов отпеть янычаров по христианскому обряду. Карл краем уха услышал ответ капелланов: это нонсенс – отпевать некрещёных. Карлу стало интересно и он подошел поближе. Жануарий возражал: как раз крещёных, ибо янычаров малолетними крадут из греческих, мадьярских и эсклавианских семей, а эти-то все вполне христиане. Капелланы только ухмылялись: ведь они же инославные, схизматики – что эсклавиане, что греки. И если че Жануарий такой умный, пусть отпевает сам. Жануарий угрюмо сказал, что его песенки янычарам ничем не помогут.

– Сеньоры, лучше не ленитесь, – посоветовал Карл капелланам и это сразу же подействовало. С победителем Йыргылман-паши спорить было по меньшей мере неприлично.

Жануарий сказал «Спасибо, монсеньор» и собрался было продолжить разговор с графом, но Карла утащили по делам – совещаться насчет пайков.

– Добрый день и приятного вам аппетита, монсеньоры.

– Благодарю, Вы очень любезны. Что-то Вас нигде не видно, – заметил Карл.

– Эти дни я гулял по острову, – сказал Жануарий, точь-в-точь как Луи отводя взгляд от гуся. – Вряд ли ещё когда-нибудь случится оказаться на Родосе.

– В том случае если посчастливится его покинуть, – невесело вздохнул д’Эмбекур, которому хотелось есть, а не болтать.

– Гуляли по острову? – переспросил Карл. – И Вы не боялись кондотьеров?

– Боялся.

Повисла неловкая пауза. Карл видел по лицу Жануария, что португалец пришел сюда с совершенно конкретной целью, но стесняется её назвать. В свою очередь Карл не решался спросить, зачем Жануарий гулял по острову, трепеща от страха перед кондотьерами. Не акрид же ловил!

– Жануарий, не робейте. Признавайтесь, с чем пожаловали, – Карлу было и впрямь любопытно.

– Да, Вы правы. Что-то я как во сне, – извиняющимся тоном сказал Жануарий, притронувшись к правому виску кончиками пальцев. – Помните, монсеньор, возле цитадели Колонна Вы сказали, что я могу попросить у Вас что-нибудь?

Д’Эмбекур покраснел за Жануария. С точки зрения маршала это было крайне неприлично – напоминать графу о его мимолетной слабости. Да если все припомнят кому что обещал герцог Филипп иной раз под фландрскими стрелами!

– Да, – неуверенно кивнул Карл.

– А я сказал, что мне надо обдумать Ваше предложение.

«Словно он герцогиня, которой граф предложил руку и сердце, а она „обдумывает“! Хоть бы при гроссмейстере постеснялся», – у д’Эмбекура от такого неприличия сперло дыхание.

– Да-да, – Карл наконец начал что-то припоминать.

– Так вот я прошу у Вас ножку этого гуся. Или хотя бы одно лишь бедрышко.

Из-за спины Жануария возник Луи с табуретом. «Гусь один, а нас уже пятеро», – ужаснулся д’Эмбекур.

– Всего лишь? – Карл помрачнел. – Мою жизнь Вы цените в одно гусиное бедрышко?

– Монсеньор, Вы толкуете мою просьбу превратно! – Жануарий разволновался и побледнел. – Вы не можете себе представить, как высоко я ценю Вашу жизнь. Выше, чем свою собственную. Но если я расстанусь со своей жизнью, то и Ваша потеряет для меня всякий смысл.

– Возможно, – пробурчал Карл, который ничего не понял. – Но при чем здесь гусь?

– Монсеньор, я не ел уже семь дней, а мяса не брал в рот долгие годы. Если я сейчас же не приму из Ваших рук куска жареной гусятины, я умру.

– А как же акриды? – не удержался Карл. Ему не столько хотелось съязвить, сколько волновало соблюдение чужих обетов. Своего-то он придерживался.

– На всем Родосе я не сыскал ни одной.

«Не знаю как там португалец, но я сейчас точно умру», – подумал д’Эмбекур, переваривая второй литр желудочного сока.

– Хорошо. Но я граф и для меня нет никакой доблести сделать Вам такое смехотворное одолжение. Знаете что? Я готов принять Вас к себе на службу, лекарем. В рыцари Вас посвящать как-то не с руки – по всему видно, кровопролитие Вам не по нутру. Если мы отсюда выберемся, будете получать сто экю ежегодного пансиона, питание из нашей кухни, хорошие платья. А то на Вас лица нет, Жануарий.

«Вот всё и решилось, – подумал Жануарий. – Кем ты мне приходишься, Карл, сказать довольно сложно, но мы с тобой определенно родственники. Столь близкие, что это чувствуешь даже ты, чугунная балда.»

– Почту за честь служить Бургундскому Дому, монсеньор, – кивнул Жануарий. – И Вы совершенно правы: в рыцари не надо. В рыцари лучше посвятить Луи.

Все отчего-то загоготали и Луи, похохатывая, побежал за ещё одним табуретом.

МИЛАН-ВЕНЕЦИЯ-МОДЕНА-СИЕНА-СИЦИЛИЯ-РИМ-ОСТИЯ-РОДОС

В противоположность кажимости, Джакопо Пиччинино был цельной натурой и унаследовал профессию своего клана. Его отец и брат были кондотьерами. Оба – отец и брат – погибли.