Послышался звонок, оповестивший о конце антракта. Захлопали двери лож. Публика возвращалась на свои места. Оживленный шум вокруг превратился в приглушенный гул.

Веспасия улыбнулась:

– Я рада, что повидалась с вами, но пришла в театр ради пьесы и намерена сидеть на своем месте, когда поднимется занавес.

Попрощавшись, она, шурша шелками, исчезла, оставив после себя легкий запах жасмина.

Корнуоллис снова опустился в кресло и посмотрел на своего подчиненного.

– Мы должны узнать, каким образом вещи Фитцджеймса оказались в комнате Ады, – почти шепотом сказал он. – Теперь, после того как мы предъявили обвинение Костигану, Финли вправе знать, кто его подставил, с помощью этого сутенера или без нее. Ваши полномочия, боюсь, на этом не закончатся. – Он нахмурился и нагнулся к Томасу, как только в зале погасли огни. – С нашей стороны было неосторожным предполагать, что Финли Фитцджеймс бывал в таком месте, как Пентекост-элли. Хотя как знать, если он не помнит, где был в тот вечер… Большинство такой публики проводит время в компаниях. Шансы, что он пребывал в одиночестве, хотя и не помнит об этом, один к ста.

Когда поднялся занавес, Джон и вовсе перешел на еле уловимый шепот:

– У меня недоброе предчувствие, Питт, что в этом замешан кто-то из очень близких Финли людей. Вам лучше заняться, если это возможно, выяснением, какой из этих значков подлинный. – Он вздохнул. – Если он сам заказал копию значка, а его папенька сделал вид, будто не ведает об этом, тут мы ничего уже поделать не можем. – В голосе Корнуоллиса были гнев и сожаление. Он мог и не говорить, насколько подобные компромиссы противоречат его принципам.

Дальше разговор прервался, так как надо было смотреть на сцену, и не только потому, что не хотелось обидеть Кэролайн. Все в ложе с нетерпением ждали второго акта. Лишь Шарлотта с тревогой поглядывала на мужа. Миссис Филдинг же была целиком поглощена тем, что происходило на сцене. Джон в глубине ложи тоже успокоенно расслабился, выбросив на время из головы дело об убийстве в Пентекост-элли.

– Не знаю, – в отчаянии простонал Костиган. – Я ничего не знаю.

Происходило это в камере Ньюгейтской тюрьмы. Питт стоял у двери, гадая, правду ли говорит заключенный или лжет, а если лжет, то по привычке или же в надежде, что это поможет ему избежать наказания. Но все было бессмысленным. За убийство Ады Маккинли ему грозило одно: виселица. А все, что происходило теперь, делалось для протокола и чтобы раскрыть до конца тайну этого преступления.

Без франтовского фрака и крахмальной манишки Альберт выглядел потерянным. Он как будто даже стал меньше ростом. Теперь на нем был старый измятый пиджак, который он не снимал даже ночью. Глядя на эту жалкую фигуру, Томас не находил в себе мужества сказать ему всю правду и вообще быть жестоким. Возможно, это глупо и Костиган должен знать, что его ждет. Признавшись, что видел ботинки Ады в ее комнате, он изобличил себя. Он сам понимал, что надеяться ему не на что; он увидел это на лице суперинтенданта.

И все же слова придавали всему как бы другую реальность: это был конец всяким надеждам, не нужно было слабеющим шепотом продолжать отрицать свою вину, и не было смысла прятаться от того, чему надо посмотреть в глаза.

– Не знаю, – продолжал твердить заключенный, глядя в пол. – Никогда не видел этого проклятого значка и этой запонки. Клянусь богом, не видел!

– Запонка была под сиденьем кресла, это понятно, – согласился Питт. – Но значок лежал на кровати под телом Ады. Не отпирайтесь, Костиган. Сколько он мог там пролежать так, чтобы его никто не увидел? К тому же на нем булавка, и тогда она была расстегнута.

Берт вскинул голову:

– Значит, эмблему оставил там ее последний клиент? Само собой разумеется! Так оно и было! Как же могу я знать, почему значок там оказался? Может, клиент показывал его Аде? Или она похвалялась, что украла его у кого-то?

Томас на мгновение задумался. Первое предположение едва ли возможно, хотя бы потому, что такое совпадение маловероятно: кто-то подложил вещи Финли в комнату Ады в самый вечер убийства, которое не могло быть спланированным заранее. Кто мог предусмотреть, что Костиган, узнав об обмане, придет к Маккинли и, потеряв контроль над собой, убьет ее?

Или кто-то все-таки это рассчитал? Заплатил деньги Жирному Джорджу, чтобы тот рассказал сутенеру о вероломстве его работницы именно в тот злосчастный вечер? Затем этот человек мог сам проследить за тем, как поведет себя Альберт, последовать за ним в Уайтчепел и…

– Что? – не выдержал Костиган, следивший за лицом полицейского. – Что вы знаете?

Нет. Никто в здравом уме и рассудке, обладая властью и деньгами, как бы он ни ненавидел Фитцджеймса, не отдал бы свою судьбу в руки такой личности, как Жирный Джордж, и не доверил бы ему столь деликатное дело. Слишком много свидетелей было бы тогда в этом замешано: Джордж, Альберт и еще тот, кто подбросил улику. Никто не стал бы так рисковать.

– Ничего, – сказал Питт, приходя в себя. – Скажите, Ада была нечиста на руку? Вот вы полагаете, что она могла показать кому-нибудь украденный значок клуба. Разве вы ей не говорили, что красть у клиентов не разрешается? Это же плохо для вашего дела!

Костиган уставился на него. Лицо его побледнело, в глазах был страх.

– Конечно, говорил. Но это не значит, что она всегда меня слушалась! Я учил ее не обманывать клиентов, но она делала что хотела… Глупая девчонка!

Лицо его сморщилось от жалости, но теперь уже не к себе. Он действительно жалел Аду. Возможно, старая Мадж права и Маккинли ему нравилась. А ее обман еще больнее задел сутенера, и это стало уже чем-то личным, а не просто финансовыми раздорами. Не поэтому ли Берт так вспылил? Чувства, которые он так редко к кому-либо выказывал, были подло обмануты. Все это, пожалуй, и правда похоже на семейную драму.

– Вам до этого было известно, что она была нечиста на руку? – спросил суперинтендант, не испытывая больше гнева.

Костиган снова подавленно уставился в пол.

– Нет. Нет, Ада была слишком умной, чтобы обкрадывать клиентов. Она хорошо с ними обращалась. Многие приходили к ней не раз и не два. С нею было весело и интересно. Она умела рассмешить. У нее был класс. – Слезы брызнули из его глаз и потекли по щекам. – Она могла быть хорошей, бедняжка… Мне она нравилась. Как ей пришло в голову обманывать меня? Я всегда к ней хорошо относился. Зачем она вынудила меня сделать это? Она погубила нас обоих…

Питту было жаль его. Перед ним была нелепая история алчности и обмана, мстительность неумного мужчины, чье тщеславие было задето. Их обоих использовал кто-то хитрый и жестокий, как, например, Жирный Джордж или кто-то еще более умный и коварный.

– Вы знаете Фитцджеймса? – спросил Томас.

– Нет… – Берт был слишком несчастен, чтобы рассердиться. Он даже не поднял головы. Его уже ничто не интересовало.

– Кто-нибудь называл вам эту фамилию? Вспомните! – потребовал суперинтендант.