Конечно, иногда страдания в конце жизни неизбежны и невыносимы, и тогда, вероятно, необходимо помочь человеку положить им конец. Будь у меня такая возможность, я бы поддержал закон, разрешающий выписывать пациентам смертельные препараты. Примерно в половине случаев подобные рецепты так и не будут использованы – человеку спокойнее знать, что, если понадобится, у него будет возможность проконтролировать ситуацию[130]. Но если мы допустим, чтобы узаконенный ассистированный суицид отвлекал нас от цели улучшить качество жизни больных, то это повредит обществу в целом во многих странах. Помогать достойно жить гораздо труднее, чем помочь достойно умереть, зато и перспективы здесь гораздо более обширные.

Трудно осознать все это, когда ты в тисках страданий. Как-то раз мне позвонил муж Пег Бейчелдер, которая давала уроки игры на фортепиано моей дочери Хантер: “Пег в больнице”, – сказал Мартин. Я знал, что у Пег серьезные нелады со здоровьем. Два с половиной года назад у нее появились сильные боли в правом тазобедренном суставе. Почти на протяжении года врачи ошибочно диагностировали артрит. Когда Пег стало хуже, один врач даже посоветовал ей обратиться к психиатру и подарил книгу о том, “как отпустить свою боль”. Однако сканирование показало, что у Пег саркома размером в пять дюймов – редкая разновидность рака мягких тканей. Опухоль сожрала костную ткань ее таза и спровоцировала огромный тромб в ноге. Пег лечили химиотерапией и облучением и провели радикальную операцию – удалили треть тазовых костей и поставили металлический протез. Это был целый год адских мучений. У Пег были всевозможные осложнения, она месяцами лежала в больнице. До этого она любила кататься на велосипеде, занималась йогой, вместе с мужем выгуливала свою шелти, играла на фортепиано и занималась с обожаемыми учениками. От всего этого теперь пришлось отказаться.

Однако со временем Пег все-таки стало лучше, и она смогла снова вернуться к преподаванию. Ей требовались так называемые канадские костыли – с манжетой, охватывающей руку ниже локтя, – но в остальном она осталась прежней очаровательной Пег, и ученики снова сбежались к ней в мгновение ока, так что свободных мест в расписании не осталось. Пег было шестьдесят два – высокая, в больших круглых очках, с пышной каштановой шевелюрой, она держалась мило и приветливо, что делало ее необычайно популярной среди учеников. Когда моей дочери было трудно освоить какой-то прием или разучить трудное место, Пег никогда не торопила ее. “Попробуй так, – говорила она, – а теперь попробуй вот так”, – и когда Хантер наконец понимала, что от нее требуется, Пег восторженно ворковала и прижимала ее к груди.

Через полтора года после возвращения Пег врачи обнаружили, что из-за облучения у нее возникло злокачественное заболевание крови, похожее на лейкемию. Пег снова начала химиотерапию, однако умудрялась при этом продолжать преподавать. Каждые несколько недель она переносила занятия с Хантер, и нам пришлось объяснить дочке, в чем дело (Хантер было тринадцать лет). Но Пег всегда находила выход из положения и продолжала вести активную жизнь.

А потом она отменила уроки на целых две недели.

Тут-то и раздался звонок Мартина. Он звонил из больницы. Пег лежала там уже несколько дней. Он включил громкую связь, чтобы она тоже могла поговорить со мной. Голос у Пег был слабый, она надолго умолкала, но свое положение описала предельно ясно. Несколько недель назад лейкемия перестала поддаваться лечению. У Пег поднялась температура из-за инфекции, с которой пораженная иммунная система не могла справиться. Сканирование показало, что первоначальный рак тоже вернулся и затронул бедро и печень. От этого у Пег так разболелось бедро, что она не могла двигаться. А потом началось недержание, и это окончательно сломило Пег. Она обратилась в больницу и теперь не понимала, что делать. “А что говорят врачи?” – спросил я. “Да почти ничего”, – ответила Пег. Голос у нее был бесцветный от полного отчаяния. Ей делают переливание крови, дают обезболивающие и стероиды, чтобы сбить температуру, вызванную опухолью. Химиотерапию прекратили.

Я спросил, как она понимает свое состояние. “Я знаю, что умираю”, – ответила Пег. И добавила, что врачи ничего не могут сделать, – и тут в ее голосе прозвучали ноты гнева.

Я стал спрашивать, каковы сейчас ее цели, и она ответила, что все они недостижимы. А когда я спросил, чего она боится в будущем, она выдала длинный список: она боится сильной боли, боится, что не сможет контролировать естественные отправления организма, а это унизительно, боится, что уже не выйдет из больницы. Голос ее прерывался. Она здесь уже несколько дней, становится только хуже, а осталось ей, похоже, недолго. Я спросил, не обсуждали ли с ней хоспис. Да, ответила Пег, но и там ей едва ли помогут.

Оказавшись в положении Пег, многие, пожалуй, согласились бы “умереть с достоинством”, поскольку это был бы единственный шанс удержать ситуацию под контролем – других вариантов просто не было. Но мы с Мартином уговорили Пег обратиться к услугам хосписа на дому. По крайней мере, это позволит ей вернуться домой, сказал я, и она, вероятно, даже не представляет себе, насколько ей там могут помочь. Я объяснил, что цель паллиативного ухода – по крайней мере теоретически – обеспечить человеку как можно более качественную жизнь прямо сегодня – насколько это позволяют обстоятельства. А качественной жизни у Пег, похоже, давно не было. “Да уж”, – согласилась Пег. Тогда стоит попытаться, сказал я. Проживите хотя бы один приятный день.

Не прошло и двух суток, как Пег вернулась домой и обратилась в хоспис. А мы сообщили Хантер, что Пег больше не сможет с ней заниматься – Пег умирает. Хантер очень горевала. Она обожала свою учительницу и спросила, можно ли повидаться с ней в последний раз. Мы были вынуждены ответить, что это едва ли возможно.

Через несколько дней нам неожиданно позвонили. Это была Пег. Она сказала, что, если Хантер хочет продолжить занятия, она готова с ней заниматься. Если Хантер не захочет приходить, Пег все поймет. Она не знает, сколько еще уроков сумеет дать, но попытка не пытка.

Значит, хоспис дал ей возможность вернуться к преподаванию! О таком я и не мечтал – и уж тем более не мечтала сама Пег. Но когда к ней пришла из хосписа медсестра Дебора, она тоже спросила о том, что для Пег самое главное в жизни – что для нее означают слова “приятная жизнь прямо сегодня”. А потом Дебора и Пег вместе придумали, как этого добиться.

Прежде всего Пег поставила себе цель просто справляться с повседневными трудностями. Работники хосписа поставили ей больничную кровать на первом этаже, чтобы не приходилось подниматься по лестнице. Рядом установили переносной туалет. Предоставили сиделку, которая помогала Пег мыться и одеваться. Выписали морфин, габапентин и оксикодон для обезболивания и метилфенидат для борьбы с апатией, которую вызывают эти препараты.

Когда удалось справиться с бытовыми трудностями, у Пег появилось множество новых забот. Она повысила планку. “Пег сосредоточилась на главном, – рассказывал потом Мартин. – Ясно представляла себе, как хочет прожить остаток дней: она останется дома и до конца продолжит преподавать”.