* * *

Для матери существуют два самых страшных момента: непосредственно до и сразу после операции, когда у нее нет доступа к ребенку. Возможно, его жизнь находится в опасности: он оказывается на операционном столе в руках незнакомцев и так далеко от реального мира.

Мне не было известно, что именно происходило с Джоэлом после того, как я оставляла его в кабинете анестезиолога, и прямо перед тем, как мне возвращали его, всего утыканного трубками. Чтобы выяснить, что творилось в том загадочном мире, скрытом от посторонних глаз, я отправилась в Грейт Ормонд Стрит.

Путь до больницы был мне знаком: длинная очередь к лифтам на станции метро «Рассел-сквер», по мере приближения к больнице череда офисных работников сменяются детьми в инвалидных колясках. Унылые отели, на одном из которых красуется эмблема корабля. Внутри нарастает тревожность. Улицы неизменно обволакивают серостью.

В восемь утра я зашла в лифт и поднялась на этаж с операционными палатами. Объектом моих наблюдений стал Мартин Костольны, кардиохирург Джоэла, который в этот день проводил операцию трехлетней девочке. Если доктора – боги нашего времени, а жизнь и смерть сосредоточены в их руках, то хирурги стоят на ступень выше обычных богов, а хирурги, оперирующие детей, – еще выше. Вишенкой на торте выступают детские кардиохирурги. Мало воспоминаний осталось у меня о мистере Костольны, мужчине средних лет, который всегда разговаривал тихо и вкрадчиво. Честно говоря, первая наша встреча прошла быстро: мы увиделись утром перед операцией Джоэла, а потом – когда он пришел проверить моего сына после процедур. Большую часть времени мы общались с его командой врачей, преимущественно с ординатором.

По-матерински ласковая медсестра Морин провела меня в комнату, где мне нужно было переодеться в специальную форму. Я минут десять выбирала из кучи одежду себе по размеру: голубую футболку и штаны. Мне также достались фиолетовые ботинки с кнопками в виде Микки Мауса. На голову я надела бумажный колпак, чтобы прибрать волосы, а лицо закрыла маской, которая, казалось, душила меня, даже когда я ослабила завязки. Любопытно, как врачи носят маски так плотно и могут нормально дышать? Слившись с медицинской командой, я прошла к палатам. Мне казалось, маска дает мне некую анонимность – она скрывает эмоции, а в форме, которую нельзя было назвать ни женской, ни мужской, мы все походили на роботов, отчего эмоции совсем отходили на задний план. За окном бушевала метель, но все врачи пришли на работу. У системы здравоохранения не было плохой погоды.

Я прошла в кабинет анестезиолога через несколько минут после того, как в него завели трехлетнюю девочку, а ее плачущую мать проводила в коридор медсестра. Роль анестезиолога – поддерживать состояние ребенка, пока хирурги делают операцию. Некоторые говорят, что в этой профессии твердый характер необходим даже больше, чем в хирургии. Классическое описание работы этих специалистов: 99 % рутинного труда и 1 % ситуаций, в которых преобладает слепая паника. Разумеется, лучшие анестезиологи – это люди, которые могут сохранять спокойствие в условиях тотального кризиса.

Несмотря на всю подготовку, девочка чувствовала сильную тревогу. Это было вполне объяснимо, ведь она шла уже на четвертую процедуру на сердце. Прямо перед тем, как малышка отключилась, с ней случился настоящий срыв, как объяснила мне Эллен, анестезиолог. Я помнила эту женщину по операции Джоэла. Светловолосая, худенькая, она носила кроссовки, была яркой, но простой и дружелюбной – очень по-английски, – а еще отлично умела успокоить. Ей можно было доверить ребенка.

Врачам предстояло кое-что переделать. У девочки была сложная история: ей два раза исправляли такой порок, как открытый атрио-вентрикулярный канал[51], но, к сожалению, малышка вернулась на операционный стол с субаортальным стенозом – кровь из левой части сердца выбрасывалась в аорту через очень тонкий коридор. Хирурги вылечили и это, но что-то вновь пошло не по плану. Целью операции было найти и исправить закупорку, ведь врачи думали, что к пациентке вернулся стеноз. Порой у девочки случалась полная сердечная блокада – электрические импульсы, ответственные за сердцебиение, не проходили между сердечными камерами, и ритм нарушался. На этот раз было решено установить кардиостимулятор. Сложность была еще и в том, что селезенка и желудок девочки располагались не так, как необходимо.

Во время операции я не думала, что передо мной ребенок или что он без сознания. Самым близким человеком для него и его семьи становится анестезиолог, проводник из реального и безопасного мира в опасный мир хирургии.

Про случаи, когда кто-то сопротивляется анестезии, как было с этой девочкой или моим сыном, Эллен говорит: «Это ужасно. Если что-то идет не так, мне кажется, будто я не справляюсь». По ее словам, некоторым детям нравится запах усыпляющего газа, но даже тогда могут возникнуть проблемы с родителями, которые не могут смотреть на своих малышей, обмякающих в чужих руках. Эллен часто использует закись азота (веселящий газ), которую применяют и во время родов. Он не пахнет, поэтому подходит для начала анестезии, после него ребенок уже почти спит.

Я уточнила, была ли сама Эллен хоть раз на операционном столе. Она ответила, что была когда-то и ужасно боялась умереть в процессе. Подобное и правда может случиться. Именно поэтому всем родителям в обязательном порядке рассказывают про существующий риск смерти их дочери или сына во время хирургического вмешательства. За время своей работы Эллен видела, как пациенты умирали: в основном это были пожилые люди, но встречались и дети, хоть и очень редко. Если ребенок умирает на хирургическом столе, со слов Эллен, все уже готовы к тому, что это может произойти: значит, операция была последней надеждой и маленькое тело не справлялось. Намного реже случается так, что человек умирает неожиданно.

– Такое остается в памяти навсегда.

Я вздрогнула, увидев девочку впервые: ее волосы были уложены во французские косички, анестезия только подействовала, и малышку положили на каталку, на толстое одеяло. Девочка спала, немного приоткрыв веки, как когда-то Джоэл. Вскоре их заклеят. Больничную одежду сначала приспустили, открыв грудь, на которой виднелся шрам от предыдущих вмешательств, а затем и вовсе сняли, аккуратно сложив неподалеку. Маленькую пациентку обложили бумажными полотенцами. Ее лицо закрывал прозрачный пластик, похожий на обертку от конфет, а врачи обработали ее кожу оранжевым антисептиком, создавая эффект, похожий на искусственный загар. Наконец, ей поставили катетеры, а под спину подложили валик, чтобы грудная клетка выступала. В 9:30 ее повезли в седьмую операционную. Большая комната быстро заполнилась людьми, тележками и лампами.