собравшимся на дворе его дома, и приказал всем собираться в дорогу. Один из рыцарей спросил: куда они отправятся? В Египет? Де Мо ответил, что с него хватит этой чертовой Акры, которая только развращает честных людей, и они отправятся в Тир.

Тир – мощная портовая крепость, также одна из твердынь христианской Сирии – находился севернее Акры. Барон прибыл туда в надежде наняться на службу, чтоб пополнить походную казну, но, проведя там всего несколько дней, прошедших в новых попойках и оргиях с проститутками, де Мо повернул обратно в Акру. Он поймал себя на том, что не может теперь долго находиться вдали от Кристабель.

Однако его люди продолжали роптать. Они шли в Крестовый поход и хотели добычи, а некоторые еще и славы, но пока ни того ни другого не было. Бесцельное блуждание по песчаным каменистым просторам Сирии им надоело. Рыцари спросили барона, когда он собирается отплыть в Египет. Франсуа де Мо пришел было в ярость от дерзости вассалов, но потом поразмыслил, что держать их рядом без толку, да и убыточно. Поэтому, как только отряд прибыл в Акру, барон не замедлил отправить своих людей воевать на первой же галере, следующей с грузом под Дамиетту. Он заплатил только за их перевозку, сказав, что остальное они должны будут добыть себе сами. Однако барон строго наказал без цели жизнью не рисковать и дожидаться его прибытия, которое уже не за горами. С ним остались только десять человек, с которыми он и вернулся к Кристабель, представив все так, будто только что сошел с корабля, прибывшего из Египта.

Все это время Кристабель жила очень уединенно. Ни с кем не заводила знакомства, редко бывала на улице. Она была очень осторожной, боясь не только за деньги для выкупа, но и за свою жизнь. Чужой, незнакомый город пугал ее, хоть в нем и жили в большинстве своем христиане. Необычные одежды, архитектура построек, климат отнюдь не привлекали графиню к себе, а, наоборот, ее отталкивали. Кристабель не нравился Восток. Его уклад жизни был для нее непонятен и чужд. Неприятно было, когда на рынках торговцы сладкоречиво упрашивали ее купить что-нибудь и никак не хотели отставать, даже когда охрана девушки грозила им. Люди здесь были какими-то разнеженными, слащавыми, придававшими большое значение нарядам и украшениям. Особенное отвращение у Кристабель вызвали верблюды. Они обычно привозили в город тюки товаров. Их маленькие, вечно жующие головы, тонкие ноги и крупное тело казались ей чем-то несуразным. Итальянские купцы, в квартале которых Кристабель жила, думали только о наживе, и жены их были под стать мужьям. Очень часто среди купцов возникали ссоры, некоторые бывали и со смертельным исходом.

Одним словом, не с кем было графине поделиться своими мыслями, кроме служанок, не с кем поболтать просто ни о чем, не с кем помечтать. Ариберт, обучавший ее немецкому, делал это с явной неохотой. Кристабель грустила и тревожилась за отца и за свою дальнейшую судьбу. Все было так непонятно. А если отца не найдут, то что потом? Возвращаться обратно во Францию. Одной, без верного провожатого? Страшно. Только случайные встречи на улицах проезжающих рыцарей радовали сердце Кристабель. Особенно ей нравились тамплиеры, чей замок стоял неподалеку от генуэзского квартала. Их строгие белые плащи с восьмиконечными красными крестами вызвали восхищение и ощущение силы, уверенности. Графиня вздыхала, думая о своем рыцаре. О том, которого она обязательно встретит. Она свято в это верила.

Когда на пороге ее дома появился барон Франсуа де Мо в пыльной одежде, небритый и весь какой-то помятый, Кристабель, не помня себя от радости, бросилась к нему и в самом деле готова была обнять его, но сдержалась из-за приличия. Барон был несказанно рад такому приему, но, грустно потупив глаза, сказал, что пока поиски ее отца не дали результатов. Битвы под Дамиеттой не прекращаются, султан бросает в бой все новые и новые силы. В таких условиях мало кого можно найти, а идти в стан врага, чтобы узнать, не является ли граф де Ла Мэр пленником, никак невозможно – сарацины убивают каждого, кто выйдет из лагеря крестоносцев и удалится от своих на сколько-нибудь значительное расстояние. Надо ждать падения города, и тогда, на правах победителя, любой христианин может предложить султану все, что захочет.

Кристабель сильно огорчилась. Она надеялась, что может узнать об отце хоть что-нибудь, но увы. Де Мо всячески утешал ее, говорил ласковые слова, целовал руки и край платья. Девушке это нравилось, что не ускользнуло от опытного глаза барона. В душе он торжествовал маленькую победу. Да, он избрал правильный путь к ее сердцу, и пусть еще многое предстояло сделать и много потерпеть, но игра стоила свеч.

Так прошел сентябрь. Война в Египте не утихала, хотя уже давно ходили слухи, что Дамиетта вот-вот падет. Де Мо каждый день приходил к Кристабель, и они подолгу беседовали, а иногда и просто сидели молча. Барон пожирал ее глазами, а она, погруженная в мысли об отце, этого и не замечала. С каждым днем тревога в ее сердце росла. Она сидит на одном месте в Акре, а отец неизвестно где, быть может, днями и ночами призывает дочь к себе, молит небо о встрече с ней. Для такого вот пустого бездействия в чуждом ей городе покинула Кристабель родной дом! Она пустилась на поиски отца, а к чему пришла? Девушка все чаще стала намекать барону, что хочет сама продолжить поиски, но тот взывал к ее здравому смыслу и так же продолжал сидеть рядом. Наконец она не выдержала и прямо спросила, когда де Мо снова отправится в Египет. Он не ожидал такого поворота событий, будучи полностью поглощен графиней. Однако теперь ему деваться было некуда. Показаться трусом перед дамой своего сердца никак нельзя.

И вот в начале октября вместе с отрядом из сорока человек он отправился под Дамиетту. Там он кое-как отыскал своих людей, что летом выслал вперед себя. Они были оборваны и хотя злы, но обрадовались сеньору, ибо ждали, что он их накормит и будет, как прежде, содержать. Пришлось барону отдать для этого свои последние деньги. К слову, и осталось-то из шестидесяти человек всего двадцать пять. Остальные погибли в битвах и умерли от болезней.

Де Мо особенно в схватки не лез, стараясь сохранить не только себя, но и своих воинов. А когда через месяц Дамиетта пала, он рвался грабить город в первых рядах. Неподалеку от главной городской мечети, превращенной крестоносцами в церковь Богородицы,