А Каетан явился к реке, когда Рето и магистр были уже очень далеко. Содрогаясь, Каетан осторожно пробрался по мосту мимо куч дохлой нечисти. Он старался не наступать в чёрные лужи. Под настилом журчала вода, завиваясь у бревенчатых свай. Над головой Каетана что-то хлопнуло. Каетан поднял лицо к небу, уже синеющему в предчувствии рассвета. В небе висела подтаявшая луна. Вокруг луны металась какая-то птица… Нет, не птица. Это был суккуб, но без головы и половины крыла. Он бессмысленно и заполошно носился в пустоте, будто его гонял ветер. Для суккуба всё закончилось.

Каетан тоже решил идти в Бальгу. А куда ему было деваться?

Он больше не спешил. Бальга встретила его пением петухов, мычанием коров на дойке и сонным собачьим лаем. Над затихшим заливом расстилался лёгкий туман, сквозь него сонная вода нежно отзеркаливала восход. Чистая и ясная заря окрасила багрянцем острые черепичные кровли орденского замка.

В корчме у витинга Сейко опохмелялись загулявшие вчера постояльцы. Каетан занял место у окна. Сейко принёс кувшин с хелем. Каетану почудилось, будто и не было двух последних лет его жизни. Вокруг всё то же самое, что он видел во снах: корчма, огонь в очаге, рыбаки и бродяги, хель, Бафомет…

– А я почему-то надеялся на тебя, – сказал Бафомет. – Но ты не справился.

– Инкуб и суккуб тоже не сумели, – возразил Каетан. – А я просто человек.

– Меня не разжалобить. – Бафомет спокойно налил хель себе в кружку.

– Ты и сам не исполнил, чего обещал. Орден не погиб.

– Да, с крестоносцами даже мне тяжело, – вздохнув, согласился Бафомет. – Поэтому я отпускаю тебя. Увы, ты бесполезен. Однако ты поклялся кровью, и отныне на твоей крови передо мной долг.

– Что это значит? – с опаской спросил Каетан.

– Твой род не прервётся в поколениях. Но всякий раз я буду оставлять только одного мальчика. Наследника долга. Наплодятся другие мальчишки – всех убью. Так будет до тех пор, пока вы, Клиховские, не вернёте мне Лигуэт.

Каетан помолчал, раздумывая и примеряясь к проклятию.

– Орден никогда не отдаст Лигуэт. Моих потомков ты погубишь зря.

– Ты не знаешь судеб Ордена, – усмехнулся Бафомет. – Посмотри в окно.

Каетан посмотрел в окошко, откуда видна была Бальга. Там происходило что-то страшное. Над замком клубились сизые тучи, а небо превратилось в багровое зарево. В тучах летели железные птицы. Они роняли железные яйца, и те взрывались, выдирая куски земли размером с дом. Залив кипел, в волнах мелькали чудовищные железные рыбы. По взрытой земле ползли огромные железные скорпионы, изрыгающие пламя. С надсадным воем в стены замка друг за другом били молнии, их метали тысячи длинных пушек «шарфметцен» – «метких девок». Бальга осатанело пылала со всех сторон; в дыму оседали, разваливаясь, бургфрид и данцкер, стены и башни, форбург и барбакан.

Каетан встряхнулся – и видение распалось. Бальга, как и прежде, стояла на берегу моря в лучах рассвета целая и невредимая.

– Что это было? – с ужасом спросил Каетан.

Но Бафомет исчез. На столе возле кувшина с хелем блестел маленький золотой гольдгульден – Сатана не пил за чужой счёт.

А в этот час в Бальге комтур Зигфрид фон Шварцбург и армариус Рето фон Тиендорф помогали магистру Людвигу фон Эрлихсхаузену сойти по узкой и крутой лесенке в подземную часовню под залом Конвента.

– Ты слишком слаб, брат Людвиг, – пытался остановить магистра комтур.

– Силы мне ещё хватит, – упрямо проворчал магистр.

На полу сводчатой часовни лежали надгробные плиты комтуров. Одна была сдвинута, и под ней в свете лампады чернела глубокая пустая могила.

– Четыре комтура Бальги стали магистрами, – сказал фон Эрлихсхаузен. – Возможно, брат Зигфрид, ты будешь пятым. Ты должен знать, что я сделаю.

Сердце Рето заколотилось так, что трудно стало дышать.

– На том мосту я слышал твой разговор с химерой. – Фон Эрлихсхаузен посмотрел Рето в глаза. – Ты открыл врагу ворота Мариенбурга… Это правда?

– Правда, брат Людвиг, – прошептал Рето.

– Ох, мой мальчик… Этот грех нельзя простить… Его надо искупить.

– Я готов к искуплению, – беззвучно ответил Рето.

Магистр тяжело молчал, раздумывая. Ангелы и демоны ждали его слов.

– Потеряв Мариенбург, можно потерять и весь Орден… Кёнигсбергу не заменить Мариенбург. И я боюсь, что кто-нибудь из братьев в трудный миг снова поднимет меч Сатаны, как поднял его Генрих фон Плауэн. Как поднял его я… Но люди не должны касаться Лигуэта. Поэтому он останется здесь, в Бальге. Под охраной. Под твоей охраной… Преклони колени, мой мальчик.

Рето встал на колени. Свет лампады шевелился на арках часовни.

– Ты изведал искушение и больше ему не поддашься, – глухо продолжил магистр. – Ты возьмёшь священный меч и ляжешь в эту могилу. Мы закроем тебя плитой. Я не знаю, сколько лет тебе придётся ждать. Но твою волю не сокрушат даже целые века тишины и темноты. И Орден всегда будет помнить, что его святыню надёжно хранит последний тевтон. Да благословится жертва!

Магистр извлёк из складок одеяния Лигуэт.

– Амен! – опустил голову комтур.

– Амен! – твёрдо отозвался Рето.

Зигги прижимал Хельгу к стене, сдавливая горло.

– Ты шлюха! – в исступлении повторял он. – Ты грязная подстилка!

Володя лежал на полу с разбитым затылком. Он был без сознания.

Ужас колотился в груди у Хельги, но больше, чем за себя, она боялась за Володю. Зигги добьёт его. Он не будет стрелять, чтобы не привлечь внимания русских – рядом с кирхой находится госпиталь, полный солдат, – он просто свернёт Вольди голову или ударит ножом. Поэтому пускай Зигги душит её, лишь бы не приближался к Вольди. Хельга инстинктивно хваталась за руку Зигги, но не вцеплялась ногтями ему в лицо. Да она и не умела драться.

– Я любил тебя, а ты снюхалась с русским!..

Ещё при первой встрече она поняла, что рассудок у Зигги помутился, и сейчас это стало очевидно. Катакомбы постепенно превращали его в безумца, глаза у Зигги мертвенно белели в сумраке разрушенной кирхи. А у одержимых не так уж и много желаний: убить кого-нибудь, или убить себя, или перед чем-нибудь преклониться. Не осознавая этого, Хельга угадала, что сказать.

– Нас там восемь человек, – шептал Зигги, жадно рассматривая её лицо, словно хотел откусить, – и ты будешь нашей новой потаскухой!

Хельга забилась, как птица.

– Я знаю… как вам… уйти из Пиллау… в Германию! – прохрипела она.

Зигги помолчал, соображая, и чуть ослабил руку.

– Как? – спросил он и тряхнул Хельгу.

– Пообещай, что не убьёшь русского, – просипела Хельга.