Последние два дня он всё больше склонялся к тому, чтобы отправиться в Повесье. А виной тому оказались два веселина, поселившиеся в «Пляшущем барсуке» и взявшие за обыкновение пить пиво за одним столом с молодым арданом. С чем веселины пожаловали в Фан-Белл, Ергес не знал, а спросить стеснялся. На его попытки намеками выяснить истину Крыжак и Добрец — так звали бородатых мужиков — только посмеивались и отшучивались, рассказывая байки о купеческом караване, для которого они сговаривались с торговцами-арданами. Рожи у обоих веселинов самые разбойные. Встреть таких на большой дороге — сам всё отдашь, не дожидаясь строгого напоминания. Высокие, широкоплечие. На головах мохнатые шапки из овчины, с висков опускаются заплетенные в косички пряди.

Вот уже третий день бортник-ардан и веселины встречались утром внизу, в обеденной зале. Приветливо здоровались — и что с того, что бородачи испрашивают благосклонности не у Пастыря Оленей, а у Матери Коней? — а потом усаживались за один стол, чинно ели поданный завтрак — по обыкновению, яичницу с салом. После трапезы их пути расходились. Ергес чистил кобылу, гулял по торжищу, приценяясь к товарам — свой-то он давно уже уступил по сходной цене, оставалось выполнить задания родичей. А Крыжак с Добрецом уходили куда-то на целый день. Куда? Да кто ж их, веселинов, разберет, пока сами не признаются!

Повторно встречались уже за ужином, в сумерках. Тут можно было и пивка хлебнуть, и поболтать всласть. Из разговоров сотрапезников Ергес давно понял, что оба они воевали в Последней войне, под знаменами короля Властомира против остроухих шли. Но вот до конца войны по разным причинам армию покинули. Может, в дружину чью-нибудь нанялись? Кони, которых поставили в конюшню при харчевне, выглядели на удивление справными, сбруя новая и дорогая. Да и с деньгами они не жались, в отличие от самого Ергеса, дрожавшего над каждым медным грошиком. Или охранниками купцов? Это больше всего на правду похоже. Сидят в «Пляшущем барсуке» и ждут, когда наниматели заявятся, чтобы дальше уже под охраной следовать.

— А много нынче купцы… того… охранникам платят? — попробовал ардан подойти к мучавшей его загадке окольным путем. Авось проговорятся?

— Купцы-то? — Крыжак пригубил пиво из пузатой кружки, смахнул желтоватую пену с усов. — А стрыгай их знает! Ты бы купцов и спрашивал.

Добрец поддержал кивком.

— Так я себе думаю… Может, в охранники податься? Надоело медом торговать. Не мужское занятие.

— Прямо-таки и не мужское! — хохотнул веселин. — А башку под железо чужое подставлять — мужское?

— Ну, это… того… воинов уважают-то. Опять же с деньгами можно не жмотиться.

— Это еще как поглядеть. Смотря каких воинов. Сильно ты, скажем так, паря, конных егерей уважаешь?

Напрасно он так громко. Ергес аж заозирался по сторонам — нет ли подслуха? Пастырь Оленей миловал.

— Ага! Эк ты налякался! — Крыжак сделал еще глоток. — Уважаешь или нет, говори!

— Да не шибко-то, честно признаться, — понизил голос ардан.

— Вот и я вижу. Токмо боишься. А боязнь и уважение — это, паря, две большие разницы, как поморяне говорят.

— Так они ж… того… наемники, тьфу!

— А ты не наниматься ли, паря, собрался?

— Я ж… того… людей от лесных молодцев защищать хочу, а не того… поселян на колья сажать. — Ергес даже съежился, когда сообразил, насколько смелые и крамольные слова выговорил. А потом гордо расправил плечи. Вот, мол, я какой, гвардейцев не боюсь.

— А лесные молодцы уж и не люди… — начал было Крыжак. Но Добрец внезапно перебил его:

— Тебе, значит, годков-то скока сравнялось, браток?

— Того… девятнадцать. А чё?

— С оружием каким знаком?

— Ну, это… того… на медведя ходил… того… с рогатиной. Во! Из лука могу.

— Значит, на медведя. То добре. Он, поди, тоже с рогатиной был?

— Не понял я? Чего энто ты, дядька Добрец? Того… Смеяться удумал?

— Да где там. Супротив такого ж, как ты, выстоишь? Хоть бы и с рогатиной?

— Выстою! — Ергес сам себе таким храбрым казался, значительным. Пиво тому виной?

— И кишки, значит, человеку выпустишь?

— Кишки? — Ардан сглотнул. Об этой стороне воинской службы он пока не задумывался. — Ну, того… это…

— Не выпустишь! — удовлетворенно грюкнул пустой кружкой об столешницу Крыжак. — А туда же — в охранники!.. Селянин ты, лапотник. А воином родиться надобно.

— А вы, того… воины? — обиделся бортник.

— Да не про нас разговор, а про тебя, паря.

— Выходит, я… того… неспособный ни на что? Вот завтрась пойду да к «речным ястребам» попрошусь!

— Эк тебя понесло! Чего ж сразу к речникам?

— А чё? Там все арданы. И благородных не сильно жалуют — всякий может прийти и обсказать… того… так, мол, и так…

— Значит, к речникам… — пробормотал Добрец. — Дельная задумка. Пожалуй, у них…

Входная дверь распахнулась. В обеденный зал «Пляшущего барсука» ворвалось сразу не меньше десятка городских стражников Фан-Белла. Да не с дубинками. С мечами. Четверо выставили перед собой глевии, напоминающие мечи, насаженные на длинную рукоятку. За спинами стражников вертелся, привставая на цыпочки, щуплый мужичок с ярко-рыжими волосами и вышитой повязкой на лбу — самый настоящий ардан.

— Оп-паньки, — едва слышно протянул Крыжак. Добрец, не говоря ни слова, полез из-за стола.

— Вот они! Вот они, разбойники! — выкрикнул прячущийся за стражу щуплый мужичок. — Душегубы отпетые! Вяжите их!

— Ты, паря, — быстро зашептал светлобородый веселин, перегнувшись через стол к Ергесу, — заваруха начнется — тикай! Мы их попридержим. Беги на тот берег. Ищи ватагу Живолома…

— Как же?..

— Не перебивай! — рыкнул Крыжак. Стражники начали сжимать кольцо.

Добрец прикинул на вес кружку, с недовольной гримасой поставил. Примерился к длинной — как раз на четверых — лавке.

— Всё бросай и беги, — заспешил речью Крыжак. — Он, Живолом, тебя по-королевски наградит. Обскажешь, что с нами приключилось…

— Крыжак, — позвал вполголоса Добрец.

Обшитые стальными пластинками на груди дублеты приблизились почти вплотную.

— Понял, паря? Беги. Запомни — Живолом! — Громко хекнув, Крыжак опрокинул стол. Стражники шарахнулись к дверям.

Добрец широко размахнулся скамьей. Пустое пространство вокруг веселинов увеличилось.

— Сдавайтесь по-доброму! — выкрикнул десятник стражи — усатый ардан, уже нагулявший к своим сорока годам от сытой жизни изрядное брюшко.

— Щас! — обнадежил его Крыжак, хватая левой рукой Ергеса за шкирку, как котенка, и отшвыривая его к черному ходу.