Авиационная катастрофа унесла ровно в двенадцать раз больше жизней, чем бойня в «Шарли Эбдо», в ее основе тот же мотив — придать смысл своей смерти. Однако она не повлекла за собой укрепление цивилизационной модели, хотя жертв было больше, чем в двух других терактах с идеологической подоплекой. Потрясение от авиакатастрофы было значительно меньше, потому что желание подтвердить свою точку зрения является мощным источником ослепления разума. Люди будут чаще и дольше вспоминать о терактах, чем об авиакатастрофе, потому что она не подкрепляет шокирующую мысль[302].

Научное сообщество также склонно подтверждать свои убеждения. Ярчайшим тому подтверждением служит эксперимент Дэвида Розенхана.

В начале 1970-х годов этот профессор из Стэнфорда решил проверить правильность и объективность психиатрических диагнозов. С этой целью он поместил восьмерых здоровых духом и телом субъектов (трех женщин и пятерых мужчин) в разные психиатрические клиники США. Среди них были как сельские, плохо финансируемые больницы, так и известные и хорошо оснащенные университетские клиники, а также частные, высоко котирующиеся заведения. Испытуемые должны были симулировать симптомы слуховых галлюцинаций, типичных при шизофрении. Вскоре после помещения в клиники они должны были вновь вести себя как нормальные люди, объясняя врачам, что они гораздо лучше себя чувствуют, что у них больше нет галлюцинаций. Розенхан хотел определить время реакции медицинских служб и выяснить, в какой момент они поймут, что перед ними абсолютно здоровые люди.

Еще ни разу в жизни пациентам психиатрических клиник не удалось убедить персонал, что они здоровы. Чтобы выписаться из клиник, они должны были признавать, что действительно являются шизофрениками, но находятся в состоянии ремиссии[303] и согласны принимать антипсихотики (нейролептики), то есть лечиться в домашних условиях. Среднее время пребывания в больнице, то есть лишения свободы этих мнимых больных, длилось от девятнадцати до максимально пятидесяти двух дней.

Все псевдопациенты получили инструкции, в соответствии с которыми они должны были фиксировать на бумаге все свои впечатления и наблюдать за медицинским персоналом. В некоторых случаях врачи так ухитрялись истолковывать их действия, что они вписывались в рамки психопатологии. Например, ведение дневника воспринималось как графомания, которая, естественно, считалась ненормальной. Во всех случаях именно другие пациенты, а не врачи первыми догадались, что эти мнимые больные были журналистами или учеными. Естественно, что медперсонал счел это паранойей.

Розенхан не мог себе представить, что на целых два месяца он по собственной воле окажется в заточении: «Единственный для меня способ выйти отсюда — соглашаться со всем, что мне говорят: да, я сумасшедший и нахожусь в состоянии ремиссии»[304]. Он наблюдал абсолютно негуманное отношение к пациентам клиники. К ним относились как к неодушевленным предметам, их регулярно лишали личного пространства (даже подглядывали за ними в туалете), не стеснялись при них обсуждать их же поведение. Вместо того чтобы увидеть в поведении пациентов, столпившихся у дверей столовой, естественное желание утолить голод, врач заметил у них «симптомы повышенной оральной чувствительности», о чем не преминул сообщить своим студентам.

Еще раньше был описан случай предвзятости при постановке психиатрического диагноза. В 1968 году профессор из Университета штата Оклахома Морис Тамерлен пригласил две группы психиатров высказать свое мнение по поводу состояния одного человека. Речь шла об актере, который должен был демонстрировать поведение обычного и здорового человека. Первой группе сказали, что «случай очень интересный, так как он считает себя невротиком, хотя на самом деле он — психотическая[305] личность». Второй группе (контрольной) ничего не сказали, то есть на нее никак не повлияли. После осмотра «пациента» 60 % врачей из первой группы вынесли свой вердикт: у пациента психоз, скорее всего, шизофрения, хотя в контрольной группе его признали здоровым[306].

В 1988 году Брайан Пауэлл и Марти Лоринг[307] провели более масштабный эксперимент, в котором участвовали 290 психиатров вместо 25, принимавших участие в эксперименте Тамерлена. Эти практикующие врачи получили для анализа запись беседы с одним пациентом. В половине случаев пациент был описан как чернокожий афроамериканец, для другой половины его представили белым. В результате оказалось: «Медицинский персонал был склонен ассоциировать жестокость, внушающий подозрение характер личности и ее потенциальную опасность с чернокожим пациентом, хотя записи были одинаковы».

Розенхана раскритиковал персонал одной клиники, высокомерно заявляя, что в их стенах не может быть и речи о диагностических ошибках. Тогда он решил дополнить свой первый эксперимент. Он заявил, что вводит несколько новых действующих лиц на период до трех месяцев. В этот раз врачи были в курсе событий и должны были определить, кто из вновь прибывших пациентов участвовал в эксперименте. Из 193 пациентов 41 были, по их мнению, явными самозванцами, а 42 человека казались им подозрительными. На самом деле Розенхан не помещал в клинику никого.

Наше общество противоречиво. Есть множество примеров, когда государство поощряет на поле боя такие формы поведения, которые обычно считаются ненормальными, а за здоровое проявление свободы отправляет в психиатрическую клинику. Превращение диссидентов в психов — это фирменный знак тоталитарных обществ. Например, Советский Союз прославился насильственным введением политзаключенным галоперидола, распространенного антипсихотика, с целью химического контроля над ними или даже доведения до сумасшествия. США не остались в стороне и насильственно вводили этот препарат нелегальным иммигрантам, чтобы упростить и ускорить их депортацию[308]. Как совершенно справедливо заметил Збигнев Бжезинский, «сегодня легче убить миллион человек, чем руководить им». Раз уж мы провозгласили принцип «Хабеас корпус»[309], мы можем распространить его на «Хабеас нервус» или «Хабеас анима», то есть наша нервная система и душа принадлежат только нам, и никто не имеет права на них покушаться.