— Конечно! — горячо подтвердил Дима. Его глаза сверкнули. Речь шла о предмете, волнующем его сердце последние восемь лет. Он даже оторвался от своего пива.

— Красивая?

— Очень.

— Нежная? Добрая? Мягкая?

— Да!

— А глаза у нее, случайно, не голубые? — издевалась Маша.

— Голубые.

— И умеет играть на пианино. — Да.

— И еще знает английский язык.

— Знает.

— Все понятно. Налицо катастрофическое отсутствие индивидуальности. Мало того что красивая, так еще и добрая, и голубоглазая, и образованная. Ну как такую не полюбить? Вот если б ты сказал, что Олеся носит ковбойские сапоги и шпоры-звездочки, нюхает табак, не знакома со словами «куртуазный» и «ратификация», обожает тараканьи бега и ругается матом — вот тогда бы я восхитилась твоим выбором. Но все равно я мечтаю познакомиться с девушкой, которая заставляет мужчину в тридцатиградусный зной забыть о бутылке ледяного пива.

Дима немного помолчал. Ему плевать было, что восхищает, а что не восхищает Машу. Он предпочитал Олесю в естественном ее виде.

— Значит, ты отставной любовник? — безжалостно сформулировала Маша. И тебе ничего не светит?

Дима слегка, но различимо для внешнего наблюдения поежился. Более деликатный собеседник понял бы, что вести диалог в подобном разнузданном ключе — бестактно. Но Маша была натурой цельной и последовательной: сказав гадость или совершив подлость, она не спешила извиняться и бурно раскаиваться.

— Да, отставной любовник, — кисло признался Дима. Он хотел встать и уйти, но не знал, как распрощаться с назойливой, пусть даже и очень симпатичной девицей. В отличие от Маши, ему не были свойственны наглость и хамство.

— Ну а в тот период, когда ты был в фаворе, вы с Олесей, конечно, познали всю прелесть «мэйк лав»? — продолжала допытываться красотка. Она отодвинула от себя пустую коричневую бутылку с золотисто-фиолетовой этикеткой. Покупая пиво, Дима наивно рассчитывал, что две бутылки выпьет он, мужчина, и одну — девушка (Олеся, к примеру, совсем не любила пиво). Вышло в точности наоборот.

— Почему ты зациклилась на этом вопросе? Какая разница, спал ли я когда-то с Олесей или нет?

— Интересно же! — искренне объяснила Маша.

— И немного улавливая магистральное направление твоих мыслей, могу предположить, что на ответ «да, спал» последует очередной вопрос — «как, каким образом, в каком интерьере и в какой позе». Я прав?

— А что в этом такого? Словесное видео. Тебе приятно вспомнить, мне занятно послушать. Я тоже, если хочешь, могу рассказать, как я вчера бойко оседлала одного американского жеребчика и…

— Не хочу, — перебил Дима. — У меня, в отличие от тебя, кровяное давление при слове «секс» повышается не на сто единиц, а на десять.

Наконец-то юноша решился добавить едкости в свой тон. Правильно! Именно так и надо было разговаривать с бессовестной, праздно-любопытной девчонкой.

Но Маша, конечно, на одиночный выстрел отвечала шквальным огнем.

— Однако это симптом, мой милый, — без промедления поставила она диагноз. — Рановато для твоего возраста, голубчик. Ты при слове «секс» должен вставать на дыбы и рвать в клочья изоляционное покрытие на партнерше. Так, глядишь, к тридцати годкам совсем скапустишься.

— Не твое дело! — рявкнул Дима. Он в конце концов рассердился.

Маша подарила возмущенному парню свою самую нежную улыбку. Она ведь собиралась оперативно задружиться с темноглазым мальчуганом, напроситься в гости и там, в приятном уединении, превратить Лео Хантера в единорога. Приделать ему на лоб такой выгнутый, увесистый рогалик. А что получилось в итоге? Рассерженный Дима не то что в гости приглашать, и смотреть не хотел на Машу. На Машу! На которую мужчины всегда взирали пронзительно и откровенно.

— Обиделся? Да ну, пупсик, перестань! Простая игра слов.

— Я не пупсик.

— Ты не пупсик. Ты шмупсик-дрюпсик. А чем вообще занимаешься по жизни? Кроме охоты за высокопоставленными девицами?

— Программирую.

— Количество сперматозоидов?

— О Боже! — Дима подскочил с места. — Все, до свидания, я пошел, мне некогда. Спасибо за приятную беседу!

— Нет!!! — завопила Маша и тоже вскочила. Пластмассовое кресло при этом с грохотом упало на асфальт, пивная бутылка скатилась со столика и только чудом не разбилась. Все головы под синими зонтами повернулись в сторону Маши — о, яркий миг удачи! Как она любила подобные моменты! К тому же Машина юбочка после получаса, проведенного в тесных рамках пластмассового кресла, как-то уменьшилась в размерах, скукожилась и теперь совсем уехала куда-то вверх. Безупречные ноги сияли гладкой загорелой кожей, и ни один мужчина с территории, прилегающей к стеклянному магазинчику, не сказал бы сейчас, что излишняя обнаженность — асексуальна.

Маша схватила Диму за руку.

— Постой! Ты куда? Домой? Можно мне от тебя позвонить?

Но общество настырной Маши, видно, окончательно опротивело программисту. Он вырвал руку и двинулся прочь.

— Нервный, — подытожила Мария. — Эх, не повезло! Обожаю программистов. А как хорош! Эта крепкая шея, подпирающая голову словно парфенонская колонна, сводит меня с ума!

Что только не сводило Машу с ума! Справедливости ради надо заметить, что, кроме программистов, она обожала также летчиков, предпринимателей, военных, бульдозеристов, учителей физкультуры, экономистов, художников, метеорологов, коммивояжеров, автослесарей, терапевтов, геодезистов и стеклодувов. Не пылала страстью только к редактору газеты «М-Репортер». Почему-то. Но этот пробел вполне можно было заполнить.

Пока озабоченная поиском удовольствий корреспондентка прохлаждалась, Лео Хантер трудился в поте лица. Он, конечно, срывал свою виноградную гроздь наслаждений в виде той же Маши, но и мониторингу шлимовской прессы отдавался с диким энтузиазмом.

С Машей он говорил по-английски, не в силах терпеть замечаний по поводу его плохого произношения и проблем согласования. Но со всеми остальными гражданами объяснялся на бойком русском и за каких-то пять дней значительно пополнил свой лексикон, обогатив его выражениями «реструктуризация долгов» и «едрена мать». Лео, оперируя картой города, уже свободно ориентировался в главных проспектах Шлимовска.

— Я иду на митинг, — сказал он Маше. — А ты? Пойдешь?

— Что за митинг? — спросила Мария. Она стащила с себя одежду прямо в прихожей, сбросила туфли и прошлепала босыми ногами в ванную. — О, ну и пекло на улице! А-а-а-а!!!

Лео бросился следом, испугавшись пронзительного крика. В ванной его ждала раритетная картинка — бескомпромиссно голая Маша стояла под холодным душем и визжала от ужаса и восторга. Струи ледяной воды разбивались о ее плечи фонтанчиками брызг.