Лео быстро вышел, притворив за собой дверь. Он подумал, что еще немного, и поход на митинг будет сорван.

— Что за митинг? — повторила Маша. Она появилась из ванной в махровом желтом полотенце, и только это и спасло ее от изнасилования.

— Полковник Кукишев собирает единомышленников. Хочу проследить, как отреагируют на подобную акцию городские средства массовой информации. Ты пойдешь со мной?

— Ну непременно! Только губы накрашу.

Маша быстро затянула мокрые белые волосы в плотный узел на затылке (когда она подняла руки, желтое полотенце свалилось к ее ногам).

— И оденешься, да? — с непонятной разочарованно-просительной интонацией сказал Лео. Он и хотел видеть Машу такой вот, неодетой, и понимал, что это вредит делу.

Теперь девушка облачилась в короткий топ и длинную юбку с множеством разрезов.

— Я готова, — сообщила Маша. Она проверила батарейки в диктофоне, повесила на плечо сумку и, улыбаясь, кивнула Лео: — Пойдем!

Митинг должен был состояться в городском парке. Сосновый парк простирался в юго-западной части Шлимовска, узким клином подбирался к центральным улицам и заканчивался неподалеку от здания мэрии. Здесь-то и тусовались приверженцы воинственного полковника.

Сразу бросалось в глаза единообразие публики — в основном это была молодежь, аккуратно одетые и подстриженные парни. Оказавшись в таком тесном месиве молодых, тренированных тел, в другой момент Маша возликовала бы, оживилась и начала взволнованно оглядываться. Но сейчас ей совсем не хотелось раздаривать кокетливые улыбки. Это стадо молодых бычков ее скорее пугало, чем манило. Взгляды юношей были озарены значительным светом идеи. Маша почувствовала себя разведчицей в самом центре фашистского логова и непроизвольно прижалась к Лео. Или вполне осознанно прижалась.

— Ну и морды! — тихо сказала она. — И вроде не тупые, вполне интеллигентные, но все с печатью какой-то сумасшедшей убежденности. Им брось клич — сметут, уничтожат, растопчут. Ими можно управлять, и это страшно. Лео, сваливаем отсюда.

Одобрительный гул пронесся по толпе. Появился кумир агрессивной молодежи, полковник Кукишев. Серебристые усы топорщились, глаза грозно сияли, военная форма смотрелась на нем эффектно. По правую и левую руку от полководца виднелись здоровенные качки-телохранители со свирепыми мордами пит-бультерьеров — с такими лицами только газ в камере включать. Кукиш взгромоздился на трибуну и с места в карьер пошел крыть неприятными словами все, что попадалось на язык. Особенно досталось, ясное дело, демократам и евреям. Его речь, явно неподготовленная заранее, строилась по принципу «что вижу, то пою», он перескакивал с предмета на предмет, как циркач, повторялся, не жалел острых приправ, злоупотреблял риторическими вопросами и широкомасштабными обвинениями. Он орал громче, чем орут ведущие развлекательных телепередач. Он ненавидел всех, кроме себя. Толпа отвечала восхищенным безмолвием.

— Фашизм базируется на социальном фундаменте, — тоном учителя истории объяснил Лео. У себя в Америке он видел множество демонстраций. Манифестации устраивали нацисты, пацифисты, феминистки, транссексуалы, жертвы сегрегации, кактусоводы, безработные шахтеры, хиппи, поэтому собрание неофашистов не вызывало у Лео отвращения. Он наблюдал за происходящим со спокойным интересом исследователя. Америка своей разношерстностью и спасалась, а в России с ее упоенностью идеями и способностью любой маразм довести до логического завершения подобные ритуальные пляски вселяли ужас пополам с брезгливостью. — Известный факт, например: когда в южных американских штатах падал урожай хлопка, сразу же увеличивалось число линчеваний. У белых дела шли хуже, они начинали бить негров — словно негры отвечают за плодородие почвы, дождь, энергичность насекомых-вредителей. Вот и у вас. Жизнь становится все хуже и хуже, и начинается поиск виновных.

— Во-первых, я бы не сказала, что жизнь становится все хуже, мой ученый кролик. Во-вторых, скажи мне, пожалуйста, какое общественное явление не базируется на социальном фундаменте?

Яростный полковник продолжал излагать свои планы спасения России от всякой заразы.

— Именно в таком возрасте мужики и начинают беситься, — задумчиво сказала Маша и сунула в рот жвачку. — Если у них не стоит. Желания — море, но барьер в сорок градусов непреодолим. Что тогда остается? Сублимировать и искать виноватых в среде оппонентов. А при чем тут оппоненты? Что они могут? Плечо подставить?

Взяв за основу гипотетичную и, возможно, неверную предпосылку, Маша соорудила целую конструкцию и к концу своей речи уже нисколько не сомневалась, что Кукишев — несчастная жертва полового бессилия. То есть Маша использовала прием того самого словесного жонглирования, которым в данный момент увлекался на трибуне полковник.

Наверное, она высказалась чересчур громко. Несколько парней оглянулись и хмуро обшарили Машу взглядом. Та удивленно замерла с надутым резиновым пузырем на губах — да, конечно, иногда мужчины смотрели на нее яростно. Но не пять человек одновременно.

— Ну-ка, сваливайте отсюда! — прошипел один из юношей. Его тон предполагал, что сейчас он достанет из-за пояса кольт и изрешетит журналистку и ее спутника.

— А почему? — возмутился Лео. — Мне нужно смотреть до конца и наблюдать, затем смотреть на правдивое освещение подобный факт в средствах информации.

— Нерусский, что ли? — спросил другой кукишевский приверженец.

— Я американец, — гордо ответил Лео.

— Ребята, а что вы так дергаетесь? — забеспокоилась Мария. — Что вам от нас надо? Эй, руки-то убери! Я, между прочим, в ваш чертов Шлимовск из столицы приехала и тоже должна осветить…

Несколько твердых фраз заставили Машин рот захлопнуться. Она вцепилась в Лео в поисках защиты.

Они как-то незаметно оказались зажатыми в плотном кольце. Машу и Лео плавно вытеснили из объятий толпы и отвели в сторону, под высокие сосны. Маша неудачно наступила на сосновую шишку и едва не рухнула на конвоира. А захватчики только и ждали какого-нибудь резкого движения. Один из парней вмиг утопил кулак в животе Лео Хантера, не дав ему сконцентрироваться и защититься накачанным прессом. Лео хрипло охнул. Следующий удар заставил его осесть на сухую землю, всю в зеленых иголках и ветках. Силы были явно неравны — пять «шкафов» на одного-единственного очкастого стажера и стройную московскую журналистку. Машу, видимо, берегли на десерт.

— Эй, вы что! — заорала она, выкручиваясь. — Перестаньте! Да что же это такое?!!

Она тоже получила по очаровательной физиономии и улетела под юную сосенку. Беднягу Лео пнули еще несколько раз и оставили в покое.

Растерзанные любовники со вздохами и стонами, опираясь друг на друга, поднялись с земли.

— Лучше бы мы остались дома! — зло бросила Маша. — А ты — митинг, митинг! Дался он тебе. Лежали бы сейчас на диване, радовали друг друга.

— Почему они нас избили?

— Потому что ты мордой не вышел.