Я был тронут откровенностью Агнессы, позволившей мне больше узнать о ней. Должно быть, в детстве она была несчастна и трагически одинока. В тот день мы прогуливались у прудов возле замка. Небо в Берри было затянуто тучами. Агнесса собирала сухие травы и мох. Я не сводил глаз с этой хрупкой жизнерадостной женщины, бегущей вприпрыжку по осенним лужайкам. И тогда у меня вдруг мелькнула неожиданная мысль, вначале показавшаяся мне забавной: я сравнил ее с Жанной д’Арк. Жанну я никогда не видел, но Дюнуа и многие другие столько рассказывали мне о ней. Жанна с Агнессой были похожи: девчонки, внимающие своему одиночеству и способные черпать в нем небывалую силу. Одна стала любовницей короля, другая вела его войска, но за столь разными ролями скрывалась одна и та же способность взять власть и подчинить короля своей воле. Хилый и нерешительный Карл слепо подчинялся этой душевной силе, чтобы преодолеть непреодолимые препятствия. Но он был не в состоянии долго следовать за кем-то и быть зависимым. Он ничего не предпринял для того, чтобы спасти Жанну. Недаром у некоторых возникал вопрос: а не была ли для него смерть Жанны освобождением от союзника, ставшего обузой?

У меня внезапно возникло предчувствие, что точно так же он может отречься от Агнессы. Агнесса протянула мне свой осенний букет и спросила, отчего я смотрю на нее сквозь слезы. Я не нашелся что сказать и обнял ее.

* * *

Хочу, чтобы мне достало времени закончить свой рассказ. Важно, чтобы мне удалось до конца выразить мою любовь к Агнессе. Повторить весь путь, вплоть до последних мгновений, пересечь цветущие луга, чтобы дойти до вспаханного поля, тронутого инеем… Мне кажется, жизнь моя зависит от этого. Она получит завершение и, смею утверждать, станет удавшейся и счастливой, только если я достигну своей цели. И тем менее я прощаю себе допущенное намедни безрассудство, за которое Эльвира меня корила. Тот факт, что прошло уже пятнадцать дней с того дня, как приходил человек, посланный подестой, и пока нет никаких последствий, внушает надежду, что опасность мне не грозит. Я расхрабрился и, прогуливаясь, стал постепенно подбираться ближе к городу. Вчера я даже решил, что могу без риска проникнуть туда. Уж не знаю, какая сила толкнула меня, но я отважился дойти до самого порта. Меня переполняли воспоминания об Агнессе, и я шел, сосредоточившись лишь на этом. Очнулся я уже в бухте. Присев на деревянную скамью, я долго смотрел на лодки, мягко покачивавшиеся у набережной. Это было непростительной ошибкой.

Солнце уже клонилось к закату, и тени в порте стали удлиняться. Не знаю, сколько времени я провел в грезах. Внезапно я вышел из оцепенения: кто-то шел в мою сторону, прячась за аркадой рыбного рынка. Я, насторожившись, наблюдал. Мгновение спустя я уловил новое движение: человек опять метнулся от одной колонны к другой, приближаясь ко мне. После каждого рывка он прятался за каменной опорой, но я видел, как он, пригнув голову, бросает взгляды в мою сторону. На третий раз я узнал его: это был человек, замеченный мною по прибытии на остров, убийца, шедший за мной по пятам.

В один миг я принял решение – не знаю, верное или нет… Резко вскочив, я бросился к углу дома напротив. Я побежал по улочке, потом дважды свернул за угол и перешел на обычный шаг. Мой преследователь, с тех пор как оказался в городе, явно лучше, чем я, знал все здешние закоулки. Я усиленно петлял, меняя направление, чтобы убедиться, что мне удалось от него оторваться. Старательно заметая следы, я оказался у выхода из города, но противоположного тому, откуда дорога вела в деревню к Эльвире. Спустя некоторое время я с ужасом понял, что преследователь, к которому присоединились два сбира, напал на мой след. Пользуясь тем, что я значительно опережал преследователей, я вновь припустил бегом, уже не прячась, так как вокруг была безлюдная равнина. Уже темнело, но, к счастью для меня, довольно медленно. Я надеялся, что луна взойдет еще не скоро. Меня уже почти настигли, когда воцарился мрак.

В конце концов, натерпевшись страху, проплутав всю ночь, я сумел оторваться от своих врагов. Весь взмокший, на рассвете я вернулся домой. Эльвира так и не ложилась спать, сходя с ума от беспокойства.

Этот случай глубоко потряс меня. Он доказал, что с мемуарами мне следует поторопиться, ибо время мое явно сочтено. Я также решил прибегнуть к помощи Эльвиры. До сего дня я не хотел раскрывать ей свое положение. Теперь я с грехом пополам объяснил ей, какая угроза надо мной нависла. Она попробует разузнать побольше о тех, кто меня преследует. До сих пор я старался обойтись без ее вмешательства, но теперь у меня не осталось выбора.

Нынче утром она отправилась в город, твердо намереваясь пролить свет на это дело. Я же не мог ни прогуливаться по окрестностям, ни предаваться грезам. Как только достаточно рассвело, я уселся за стол, чтобы продолжить свой рассказ.

* * *

В Рим я отправился весной, увозя с собой ходатайство Агнессы и еще множество других. Надобно сказать, что длительное пребывание при дворе, какое выпадало мне, вынуждало завязывать отношения со множеством людей. Я был хорошо знаком с членами Совета и королевским окружением, был близок с дворянами, вращавшимися вокруг государя, к этому добавлялось множество купцов, банкиров, судейских, художников, а также громадная толпа тех, кто настойчиво просил, чтобы я продал им что-то или дал ссуду. Я вел оживленную переписку с нашими посредниками, которые обеспечивали продажи и покупки для нашей компании повсюду – от Женевы до Фландрии, от Флоренции до Лондона. Разумеется, Гильом де Вари, наряду с Жаном, Бенуа, а теперь и многими другими, вел все наши повседневные дела. Но некоторые задания ложились на меня лично, особенно когда речь шла о крупных сделках или о важных клиентах. Так что при дворе, где люди по большей части бездельничали, я был постоянно занят. Редкие минуты, которые я проводил с Агнессой, были в моей жизни исключением, но именно они придавали смысл всему остальному. В такие мгновения праздности и неторопливой беседы я сознавал, до какой степени жизнь моя мне более не принадлежит. Мечты прежних лет дали столько плодов, что сами были теперь погребены под грузом повседневности, утопая в грудах бумаг и аудиенциях. То, чему другие завидовали как успеху, было для меня рабством. Помимо свободы, которую я время от времени обретал рядом с Агнессой, я видел вокруг лишь тяготы и обязательства. Незримый бич подхлестывал меня, заставляя двигаться все быстрее. На удачу я больше не рассчитывал. Я был доверенным лицом короля, держал под контролем гигантскую торговую сеть. И все же не переставал надеяться, что однажды вновь буду располагать собой.

Казначейство превратилось в орудие королевской славы. Мы творили чудеса – в особенности когда речь шла о крупных парадах. В поводах не было недостатка – благодаря взятию все новых городов, куда король должен был торжественно въезжать. Лошади, оружие, ткани, знамена, костюмы – все должно было сверкать, полностью подавляя у тех, кто присоединялся к французскому домену, всякое желание отделиться. Дипломатические миссии также давали повод продемонстрировать новое могущество короля перед иноземцами. В данных обстоятельствах я использовал все возможное, чтобы придать посольству, направлявшемуся к папскому двору, невиданный блеск. Из Марселя в Чивитавеккью двинулись одиннадцать кораблей с основной частью посольства. Гобелены, предназначавшиеся папе, были отправлены по Роне при посредстве короля Рене. Три сотни лошадей в богато украшенной сбруе должны были дожидаться прибытия послов. Наши послы: Жювеналь[34], Помпадур, Тибо и другие достойные прелаты и богословы – не стали полагаться на силу молитвы, чтобы уберечь себя от опасности. Они отказались сесть на корабль и решили ехать на лошадях. Единственным, кто отважился присоединиться ко мне и пуститься в плавание, был Танги Дюшатель. Ему было почти восемьдесят лет и ему оставалось лишь выбрать место своего упокоения. Мысль о смерти в морской пучине прельстила старика. Однако судьба все же не пошла ему в этом навстречу.