Люк посмотрел на паренька сверху вниз, стараясь разглядеть в нем черты Джослин. В Клэри они проступали отчетливо, однако Джейс всегда и везде оставался самим собой: замкнутый, сдержанный, одинокий.

— Силенок хватит? — спросил наконец Люк. — Отца-то убить?

— Хватит, — далеким и глухим, словно эхо, голосом ответил Джейс. — Ты, наверное, скажешь: нельзя убивать Валентина, потому что он мой отец, а отцеубийство — непростительное преступление?

— Нет. Я скажу: ты должен быть стопроцентно готов. — Внезапно Люк ощутил, как какая-то часть его смирилась и приняла решение Джейса. — Нельзя оборвать все связи здесь, погнаться за Валентином, настигнуть его и сдать перед последним барьером.

— О, я не сдам. — Джейс отвернулся, глядя на площадь, которая еще до вчерашнего утра полнилась трупами. — Мой отец сделал меня таким. Ненавижу его за это и потому убью. Пусть себе «спасибо» скажет.

Люк покачал головой:

— Твое воспитание, Джейс, не имеет над тобой власти. Ты поборол его. Валентин не сумел очернить твою душу…

— И не надо было. — Джейс посмотрел на небо, на полосы синего и серого; в роще вокруг площади начинали просыпаться птицы. — Мне пора.

— Лайтвудам передать что-нибудь?

— Нет. Они тебя возненавидят за то, что отпустил меня. Я им записки оставил — сами все поймут.

— Тогда зачем…

— Зачем я рассказал тебе о задумке? Чтобы ты был в курсе. Составляя план действий, помни: я слежу за Валентином. Найду — пришлю весточку. — Джейс бегло улыбнулся. — Такой вот запасной вариант.

Люк пожал ему руку:

— Будь твой отец другим, он бы гордился тобой.

Удивленный на мгновение, Джейс покраснел и одернул руку:

— Знал бы ты… — Он прикусил губу. — Ладно, забудь. Удачи, Люциан Грэймарк. Ave atque vale.

— Надеюсь, не прощаемся.

Солнце быстро поднималось над горизонтом. Джейс прищурился от резкого света, и на его лице вновь появилось выражение упорства и покорности.

— Ты напоминаешь мне одного давнего знакомого.

— Ну да, — горько улыбнулся Джейс. — Валентина.

— Нет, — удивленно проговорил Люк, но тут Джейс отвернулся, и призраки воспоминаний отступили. — Не Валентина я вспомнил.

* * *

Клэри проснулась. Она еще не открыла глаза, но уже знала: Джейса рядом нет. Рука ее была пуста.

Чувствуя, как сжимает в груди, Клэри медленно села.

Джейс, должно быть, ушел через окно; сквозь занавески на кровать падали косые столбики яркого света. Судя по тому, как высоко стояло солнце, время перевалило за полдень. И как Клэри не проснулась от света в лицо? Голова тяжелая, веки набрякли… Видимо, в отсутствии кошмаров организм решил наверстать упущенный сон.

Только поднявшись, Клэри заметила на прикроватном столике сложенный лист бумаги. Улыбаясь — все-таки Джейс оставил записку, — девушка взяла его, и на пол соскользнуло нечто тяжелое. Клэри отпрыгнула — а вдруг оно живое?

У ног лежало кольцо. Фамильный перстень Моргенштернов на цепочке. Джейс редко снимал его… Внезапный ужас охватил Клэри.

Она развернула записку и прочла первые строки:

«Как бы дорого ни было для меня это кольцо, я могу его бросить. Не могу я бросить тебя, однако выбирать не мне. Перстень же от сердца отрываю сам».

Остальная часть письма слилась в неразборчивую массу букв. Пришлось перечитывать несколько раз, прежде чем смысл окончательно прояснился. Понятно, почему Джейс вчера излил душу и сказал, что одна ночь вместе ничего не изменит. Легко изливать душу тому, кого больше никогда не увидишь.

Позднее Клэри не могла вспомнить, как приняла следующее решение и наскоро собралась, но помнила, как сбежала вниз по лестнице, облаченная в боевой костюм, сжимая в руке письмо и повесив на шею цепочку с перстнем.

В гостиной было пусто, и огонь в камине перегорел до золы, однако из кухни доносились голоса и запах… оладий? Неужели Аматис умеет готовить?!

Оказывается, Аматис и не умела. Клэри вошла в кухню, и глаза у нее полезли на лоб: у плиты — в фартуке, собрав волосы в узелок на затылке, — шаманила Изабель, а Саймон сидел на столе, поставив ноги на стул. Как ни странно, хозяйка и не думала просить его сесть по-людски. Она смотрела на молодых, облокотившись на кухонную стойку, и явно радовалась.

Изабель приветственно взмахнула ложкой:

— С добрым утром, Клэри! Завтракать будешь? Время, правда, в сторону обеда.

Не в силах вымолвить ни слова, Клэри посмотрела на Аматис. Та лишь пожала плечами:

— Они взяли и пришли. Сказали, что хотят позавтракать, а из меня повар никудышный.

Вспомнив бурду, которую Изабель выдавала за суп, Клэри поежилась.

— Где Люк?

— В лесу, со стаей. Что-нибудь случилось, Клэри? Выглядишь немного…

— Диковато, — закончил предложение Саймон. — В чем дело?

На какое-то время Клэри вновь утратила дар речи. «Они взяли и пришли…» — сказала Аматис. Значит, всю ночь Саймон провел в доме у Изабель. Оглядев друга, она не заметила никаких перемен.

— Со мной все хорошо, — ответила наконец Клэри. Сейчас не время интересоваться любовными похождениями Саймона. — Мне надо поговорить с Изабель.

— Ну так говори, — сказала дочь Лайтвудов, тыча ложкой в бесформенный кусок теста на сковородке. И вот это она называет оладьей?! — Я вся внимание.

— С глазу на глаз.

Изабель нахмурилась:

— Давай чуть позже. У меня почти все.

— Нет, — сказала Клэри таким голосом, что Саймон удивленно выпрямился. — Сейчас.

Саймон слез со стола:

— Ладно, поворкуйте пока. Мы пойдем посмотрим детские фотографии Люка. — Он обернулся к Аматис: — Вы о них столько рассказывали.

Обеспокоенно глянув на Клэри, Аматис все же покинула кухню.

— Да, пожалуй, посмотрим… — бормотала она на ходу.

Когда дверь за нею захлопнулась, Изабель покачала головой, и в узелке волос блеснул тонкий изящный ножик-заколка. Даже притворяясь домохозяйкой, Изабель не переставала быть Сумеречной охотницей.

— Послушай, если ты насчет Саймона…

— Забудь про Саймона. Речь о Джейсе. — Клэри протянула Изабель записку: — Читай.

Вздохнув, Изабель уселась за стол. Клэри, взяв из чаши яблоко, села напротив и стала молча очищать его от кожицы. Съесть яблоко она не могла. Аппетит пропал начисто.

Выгнув брови, Изабель посмотрела на Клэри:

— Это вроде как личное. Мне точно стоит читать?

Может, и нет… Клэри не могла вспомнить слова записки. При других обстоятельствах она никому не позволила бы читать письмо от Джейса, однако тревога пересилила все предрассудки.