Кажется, я о чем-то спросил его и сразу же кинулся вперед. Обезумевшая толпа, выкатившаяся из клубов дыма, немедленно сбила меня с ног. Кто-то наступил мне на спину, а вслед за этим чье-то колено с силой впечаталось мне в лицо. Я закашлялся, подавившись собственной кровью, закрыл лицо руками, чтобы уберечься от новых ударов, и опять встал на ноги. Многоголосый, жуткий хор выл на высокой ноте, отчего немела спина и нестерпимо хотелось заткнуть уши, окунуть голову в бочку с ледяной водой или враз оглохнуть. Меня опять едва не сшибли; совсем близко перед собой я на короткое мгновение увидел перекошенное от ужаса лицо парня; лицо было гадким, изуродованным бесконтрольной трусостью, и я машинально подумал, что если бы этот парень был моим другом, то я бы уже не смог общаться с ним как прежде – все былые дружеские симпатии вытеснило бы чувство гадливости и презрения, поскольку перед моими глазами отныне стояла бы эта отвратительная маска.

Мне пришлось сжать кулаки и приподнять плечи, как если бы я находился на боксерском ринге, и стал пробиваться через бурный поток обезумевших людей. Я вглядывался в них, со скрытым страхом ожидая увидеть и узнать Яну. Я спотыкался о горячие, покореженные куски металла, валяющиеся повсюду, перешагивал через обезображенные, облитые кровью тела, и вдруг, теряя над собой контроль, поднес к голове почерневшие ладони и закричал:

– Яна!! Яна!!

Кто-то схватил меня за грудки, заглянул мне в лицо и оттолкнул. Я шатался, расталкивал людей, шаг за шагом приближаясь к поваленному набок, искореженному вагону. Под подошвами липко чавкала кровь. Я почувствовал, что зацепился ногой за что-то мягкое. Опустил взгляд и увидел мужчину в синей ветровке. Он лежал на животе и крепко держал меня за лодыжку. Голова его была приподнята, и трупно-зеленое, мокрое от пота лицо было обращено ко мне. Мужчина пытался что-то сказать, разевал наполненный кровью рот. Я перевел взгляд на его ноги. Ниже колен не было ничего, из оборванных штанин торчали черные лохматые обрубки с подрагивающими на них лоскутами кожи и сухожилий; выглядывающие наружу концы костей напоминали арматуру для гипсового манекена.

Я выдернул ногу и тотчас почувствовал, что моя нервная система достигла того предела, за которым начинается совсем другое, преломленное восприятие мира. Я уже осознанно искал среди раскиданных по платформе тел Яну, и уже представлял, каким мертвенно-белым будет ее лицо, какими безумными будут у нее глаза, какой трупной синевой будут наполнены ее тонкие, изломанные в нечеловеческой муке губы – все то, что с таким упоением и нежностью я целовал вчера… Я остановился посреди чадящего и смердящего ада. Что там Данте! Человеку не дано слов, которыми можно было бы выразить отталкивающий кошмар той неземной, вывернутой сатанинской фантазией картины, которую мне было дано увидеть… Какая-то женщина, плачущая кровью, выползала из покореженного, усыпанного стеклянными зубьями окна вагона; металлическое чудовище продолжало пожирать ее, и прозрачные клыки резали и рвали ее тело, срывали с нее остатки обгоревшей одежды, малевали издевательские красные каракули на ее белой коже… Я кинулся к ней, внезапно осознав себя таким, каким я был прежде: у меня есть руки, которые я могу протянуть ей, есть плечи, на которые она может опереться, есть широкая крепкая грудь, к которой она может прижаться… Из разорванного надвое вагона торчали безобразные потроха, скрученные спиралью металлические рейки, балки, смятые, как шоколадная фольга, листы обшивки; я раздвигал их, гнул, давил ногами.

– Пожалуйста… пожалуйста… – безостановочно повторяла женщина, обхватив меня руками. Она сильно дрожала, настолько сильно, что ее зубы клацали. Я схватил ее в охапку, понес по прогибающейся боковине вагона.

– Я ищу девушку! – кричал я ей в лицо. – Худенькая, в малиновом пальто!

Женщина не слышала меня. Она тряслась и повторяла одно и то же слово. Я вынес ее на платформу, поставил на ноги, но женщина тотчас опустилась передо мной на колени.

– Пожалуйста… пожалуйста…

Меня схватила за руку седая, мелкая старушка в сером плаще с оторванным воротником.

– Молодой человек, не бросайте меня… – бормотала она, с мольбой заглядывая мне в глаза.

– Сюда!! Мне очень больно!! Сюда!! – сдавленным голосом вопил мужчина, застрявший между обломков вагона.

Рядом с ним, на краю платформы, кто-то стоял на четвереньках, тряс головой, и рыжие завитушки метлой скользили по асфальту.

– Вы не подскажете, что мне делать? – крикнула полная черная женщина, и прямо в лицо ткнула мне свою мясистую аспидную руку, из которой фонтаном била темная кровь.

Меня обступали люди, неестественно возбужденные, рваные, растрепанные, обрызганные своей и чужой кровью, с безумными и молящими глазами; они приняли меня за спасателя или врача, который непременно поможет, вынесет из этого ада, успокоит и вернет к прежней жизни; они пытались прикоснуться ко мне, как к всемогущему мессии, подпитаться моей энергией, ухватиться хоть за край моей одежды… Отрывая от себя цепкие пальцы, прячась от умоляющих взглядов, я кинулся к чадящему вагону, вытянул из-под ремня подол рубашки и прижал его ко рту. Я орал, повторяя имя Яны, слезы текли по моему лицу ручьями, и мне казалось, что от нестерпимого жара они закипают и шипят. Я двигался вперед на ощупь, перелезал через спинки сидений, упирался ногами в багажные полки и повсюду натыкался на тела. Сухого долговязого мужчину я вытащил из-под сиденья; он часто дышал и царапал мою руку. Подросток с поломанной рукой страшно кричал, когда я тащил его волоком по потолку вагона к ближайшему оконному проему. Девушка-мулатка, опираясь на мое плечо и прыгая на одной ноге, громко хохотала и зачем-то шлепала ладонью по моей щеке… У каждого я спрашивал про малиновое пальто. Никто не слушал моих глупых вопросов.

Споткнувшись о сложенную пополам вагонную дверь, я упал на кучу пластиковых щепок, в которые превратилась перегородка, и стукнулся головой о металлическую трубу. От боли у меня потемнело в глазах. Не было сил звать Яну; я корчился среди обломков, кашлял, задыхаясь от дыма, и шарил руками, пытаясь найти какую-нибудь опору, чтобы подняться на ноги. Отупляющее равнодушие вдруг охватило меня. Я вдруг почувствовал желание остаться здесь, зажмурить глаза, заткнуть уши и уснуть, дабы сохранить в себе надежду. «Яна, Яна», – едва слышно бормотал я, исступленно сжимая острые, как ножи, обломки железа.

Я полз куда-то уже неосознанно, как тупое раненое животное, пытающееся уйти от лесного пожара. Я потерял ориентацию; потолок, окна, двери вагона смешались, спутались, проросли сквозь друг друга; я не понимал, где верх и где низ. Стоны и крики о помощи доносились отовсюду, и мне казалось, что меня попросту завалило ранеными и умершими, словно глыбами земли, и где бы я ни начал копать, везде буду натыкаться на чьи-то руки, ноги, головы… Вдруг почувствовал под ладонью стекольную крошку, подтянул страшно потяжелевшее тело и вывалился через оконный проем наружу.

Не помню, как я выбрался на платформу. Старушка в сером плаще заметила меня раньше других и, опираясь об асфальт кулаками, как обезьяна, подползла ко мне.

– Держите же меня быстрей! – потребовала она.