Однако, к сожалению, у него не оставалось иного выбора, кроме как передать все файлы по делу Унгерера в руки Марии. В последнее время ему уже пришлось пойти на множество компромиссов. Он допустил Анну к работе, хотя та постоянно морщилась от боли, потирая ушибленное бедро; он позволил Германну самостоятельно трудиться полный рабочий день, хотя парню еще следовало учиться и учиться; и ему для усиления команды пришлось привлечь двух сотрудников из группы расследования сексуальных преступлений.

Тем не менее Фабель ждал. Направляясь в Альтесланд, он мог предсказать два события. Он точно знал, что, во-первых, дверь ему откроет не член семьи Клостерштадт и, во-вторых, его заставят ждать. Когда он был здесь в прошлый раз, вызванный неожиданной смертью Лауры шок обеспечил ему немедленную аудиенцию. На этот раз, как и предвидел Фабель, дверь ему открыл одетый в синий деловой костюм дворецкий. Дворецкий провел посетителя в приемную, и ему пришлось провести в ожидании двадцать минут. Фабель установил для себя предел ожидания — полчаса. После чего он самостоятельно отправится на их поиски.

Маргарита фон Клостерштадт появилась из гостиной, в которой Фабель побывал в прошлый раз. Она тщательно закрыла за собой дверь, дав тем самым ясно понять, что беседа состоится здесь, в приемной. Фабель поднялся, и они обменялись рукопожатиями. Маргарита одарила его улыбкой и извинилась за то, что заставила себя ждать. Ее улыбке и извинению явно не хватало искренности. На фрау фон Клостерштадт был темно-синий костюм, подчеркивающий изящество ее талии. Дорогие туфли на высоком каблуке заставили напрячься ее икроножные мышцы, и Фабелю лишь с большим трудом удалось прогнать мысли о том, насколько сексапильно выглядит дама. Она жестом пригласила его снова сесть и заняла место рядом с ним.

— Чем я могу вам помочь, герр криминальгаупткомиссар?

— Фрау фон Клостерштадт, я должен быть предельно откровенным. Некоторые элементы нашего расследования позволяют сделать вывод, что ваша дочь стала жертвой серийного убийцы. Психически больного человека. Существа с искалеченным, извращенным сознанием. Для этого больного ума некоторые детали жизни его жертв имеют особое значение, хотя нам они могут казаться совершенно незначительными или имеющими лишь самое отдаленное значение для расследования.

Маргарита фон Клостерштадт вопросительно приподняла одну из ее изумительной формы бровей, но в ее глазах Фабель не увидел ничего, кроме ледяной вежливости. Выждав несколько мгновений, он продолжил:

— Я обязан спросить вас, фрау фон Клостерштадт, о беременности вашей дочери и последующем аборте.

Выражение холодной и терпеливой вежливости мгновенно исчезло из светло-голубых глаз дамы, и в них разразился поистине арктический ураган.

— Не могли бы вы сообщить мне, герр криминальгаупткомиссар, что вынудило вас задать столь оскорбительный для нашей семьи вопрос?

— Значит, вы не отрицаете факта аборта у вашей дочери? — спросил Фабель.

Хозяйка дома ничего не ответила, одарив его ледяным взглядом.

— Послушайте, фрау Клостерштадт, я делаю все возможное, чтобы сохранить это в тайне, и все пройдет для вас значительно легче, если вы будете со мной откровенны. Если вы меня вынудите, то я добьюсь получения всех необходимых ордеров, которые позволят мне вмешиваться в дела вашей семьи до тех пор, пока я не доберусь до истины. И это, поверьте, будет крайне неприятно, ибо тогда нам не избежать огласки.

Арктический ураган, бушевавший в светло-голубых глазах Маргариты фон Клостерштадт, так и не вырвался на свободу. Совсем напротив, он вдруг утих. Выражение ее лица, ее поза, ее голос не изменились, но Фабель понял, что женщина капитулировала. В то же время было заметно, что она к этому не привыкла.

— Это случилось накануне ее двадцать первого дня рождения. Мы направили ее в клинику Хаммонда. Это частная больница в Лондоне.

— За сколько дней до празднования?

— Примерно за неделю.

— Выходит, это случилось почти десять лет назад? — спросил Фабель, скорее адресуя вопрос самому себе. Юбилей. — И кто же был отцом?

В позе Маргариты фон Клостерштадт возникло едва заметное напряжение. Но затем на ее губах мелькнула улыбка, и она спросила:

— А это действительно вам необходимо знать, герр Фабель? Неужели мы должны вникать в подобные детали?

— Боюсь, что это необходимо, фрау фон Клостерштадт. Даю слово, что все останется между нами.

— Ну хорошо. Его фамилия — Кранц. Он был фотографом. Или, вернее, ассистентом Пьетро Мольдари — мастера фотографии, который первым увидел достоинства Лауры и способствовал началу ее карьеры. В то время Кранц был никем, но с тех пор, как я слышала, он весьма преуспел.

— Лео Кранц?

Фабель сразу понял, о ком идет речь. Но он никогда не связывал этого человека с модельным бизнесом. Кранц был знаменитым фотожурналистом, работавшим пять последних лет в самых горячих и опасных точках земного шара. Заметив удивление Фабеля, Маргарита фон Клостерштадт сказала:

— Он сменил бизнес моды на журналистику.

— Встречалась ли с ним Лаура? Я имею в виду после…

— Нет. Я даже не думаю, что это было серьезное увлечение. Это был… неприятный эпизод… и они оба оставили его в прошлом.

«Неужели?» — изумился про себя Фабель. Он вспомнил пустынную аскетическую виллу Лауры в Бланкенезе и подумал, что девушка не сумела оставить в прошлом свою печаль.

— Кому было известно об аборте? — спросил он.

Маргарита фон Клостерштадт некоторое время молчала, внимательно глядя на Фабеля. В этом взгляде было столько презрения, что Фабель даже смутился. Но смущение было не настолько сильным, чтобы не ответить на вызов фрау фон Клостерштадт. Он на миг вспомнил о патологоанатоме Меллере, который прекрасно умел всем своим видом демонстрировать презрительное высокомерие. Однако по сравнению с искусством Маргариты фон Клостерштадт доктор Меллер выглядел неуклюжим дилетантом. «Может быть, чтобы поддерживать себя в форме, она тренируется на слугах?» — подумал Фабель.

— Мы не имеем привычки делиться подробностями своей семейной жизни с внешним миром, герр Фабель. И я убеждена, что герр Кранц был совершенно не заинтересован в том, чтобы об этой печальной связи кто-то узнал. Как я сказала, это — семейное дело, и оно оставалось в семье.

— Следовательно, это было известно Губерту?

Снова ледяное молчание, а затем ответ:

— Я не сочла необходимым ставить его в известность. Говорила ли ему об этом Лаура, не знаю. Боюсь, что они никогда не были близки как брат и сестра. Лаура всегда держалась на расстоянии. Не очень простой человек.

Фабель слушал фрау фон Клостерштадт с каменным выражением лица. Он и без того знал, кто в этом семействе был любимым ребенком, и хорошо помнил, с каким презрением Хайнц Шнаубер отзывался о Губерте. Кроме того, ему было ясно, что Хайнц Шнаубер до конца оставался для Лауры самым близким человеком и что из этой беседы никаких полезных сведений ему извлечь не удастся. Беседа не могла принести пользы потому, что он задавал вопросы одной из знакомых Лауры, а вовсе не ее матери. Он внимательно посмотрел на Маргариту фон Клостерштадт — элегантную, изумительно красивую женщину, чья сексуальность с возрастом только возрастала, и мысленно сравнил ее с Ульрикой Шмидт — преждевременно состарившейся, занимающейся проституцией наркоманкой с плохой кожей и посекшимися волосами. Эти две женщины настолько отличались одна от другой, что вполне могли бы принадлежать к разным видам живых существ. У них была лишь одна общая черта — они обе ничего не знали о том, что представляют собой их дочери.