Она немного поспала. Во всяком случае, он так думал. И лишь когда они пересекли границу Вирджинии, он понял: она не спит, а тихо плачет. Он свернул на ближайшую парковку для отдыха, подъехал к зоне для пикника и выключил двигатель.

Кристи-Линн резко села, вытирая глаза кулаками.

– Что такое?

– Я подумал, ты захочешь умыться. Принесу тебе попить из автомата.

– Спасибо, но я в порядке.

Уже второй раз за поездку Уэйд проглотил первую реакцию – замечание, что она далеко не в порядке. Вместо этого он взял Кристи-Линн за руку.

– Чем я могу помочь?

Она отвела взгляд.

– Ничем. Ты ничего не можешь сделать.

– Я хочу помочь.

На мгновение напряжение в ее теле спало, и рука расслабилась. Но потом Кристи-Линн вдруг отстегнула ремень безопасности и выскочила из машины. Уэйд поспешил следом, но ненадолго запутался в ремне, дав ей фору. Кристи-Линн бежала в панике, как безумная, спотыкаясь на заросшей тропе и скрываясь среди деревьев.

Уэйд не стал ее звать; она бы все равно не остановилась. Вместо этого он изо всех сил старался сократить дистанцию и несся по тропе, пока не смог схватить Кристи-Линн за руку.

– Куда ты?

Кристи-Линн повернулась. Ее лицо покрылось пятнами и промокло от слез.

– Оставь меня!

– Не могу. Ты расстроена и сама не знаешь, куда бежишь. – Он сделал шаг назад, отпустив ее руку, но оставался начеку, готовый снова броситься в погоню. – Пожалуйста, поговори со мной. Позволь помочь.

Он ожидал новой колкости, но Кристи-Линн внезапно сдалась. Словно сдувающийся шарик, она обмякла и с горьким всхлипом привалилась к нему. Он повел ее обратно по тропе к парковке и посадил на бетонную скамейку. Какое-то время они молчали.

– Прости, – через несколько минут сказала Кристи-Линн. Она перестала плакать, но говорила сдавленным, хриплым голосом. Потом провела рукавом по лицу, вытирая глаза. – Я не хотела так проиграть.

– Не извиняйся. Просто расскажи, что случилось.

Она опустила взгляд, колупая ботинком грязь.

– Ретта попросила меня забрать Айрис – навсегда.

Уэйд вытаращил глаза.

– В смысле? Удочерить?

– Да.

Ее ответ прозвучал едва слышным шепотом, а разглядывая ее лицо, Уэйд вспомнил пострадавших в катастрофах людей, у которых долгие годы брал интервью, – ошеломленное молчание, словно она пережила страшную трагедию и только осознавала масштабы бедствия.

Он постарался сохранить непроницаемый вид.

– Какая самонадеянность – просить о подобном едва знакомого человека.

Кристи-Линн снова вытерла глаза и покачала головой:

– Не самонадеянность. Отчаяние. Она боится, что после ее смерти Айрис попадет в приемную семью – или к Рэю.

– Ты уже сделала больше, чем могла, Кристи-Линн.

– Знаю.

– Тогда почему ты плачешь?

– Неважно. Ерунда.

– Нет, важно, Кристи-Линн. Я только что бегал за тобой по лесу.

Кристи-Линн помолчала, задумчиво глядя вдаль.

– Я знаю, каково это, – наконец призналась она. – Быть одной в целом мире. Знаю, каково это.

Уэйд потянулся к ее руке, но потом передумал, испугавшись, что опять ее напугает.

– Сколько тебе было лет, когда ты потеряла мать?

Кристи-Линн моргнула. По щекам снова поползли слезы.

– Я ее не теряла.

– Но я думал…

– Что она умерла, да? Я хотела, чтобы ты так думал.

Уэйд ожидал чего угодно, но только не этого.

– Почему?

– Потому что хотела ее смерти, – всхлипнула Кристи-Линн. – И была практически уверена, что она мертва. Последний раз я видела ее в шестнадцать лет. Она лежала в больнице, под арестом, потому что ударила своего парня по лицу, после чего он распорол ей щеку ножом, и потому что была воровкой и наркоманкой. Она отправилась в тюрьму, а я – в приемную семью.

Услышанное словно ударило Уэйда в солнечное сплетение, и детали тотчас сложились в единое целое. Один ключевой элемент истории, и все вдруг стало ясно: одержимость Айрис, желание исправить безответственность ее родителей, стремление обеспечить девочке спокойное будущее. Все наконец сошлось. И картина вышла душераздирающая.

– У меня нет слов. Кажется, я понимаю, почему ты так переживаешь из-за этой истории. Сколько времени ты провела у чужих людей?

– Недолго. Я убежала. И почти два года жила на улице.

Уэйд молчал, осознавая ее слова. Два года на улице, еще почти ребенок. Он с трудом поборол желание ее обнять.

– В приемной семье было так плохо? – спросил он.

– Мне – да. И когда я представляю, что Айрис придется пройти через нечто подобное, я просто… – Она замолчала и покачала головой: – Это невыносимо.

Теперь Кристи-Линн покачивалась вперед-назад, погрузившись в себя, вновь и вновь поглаживая большим пальцем запястье. Уэйд присмотрелся к жесту и нахмурился, смутно что-то припоминая. А потом вспомнил – тот вечер на веранде, когда он спросил ее про шрамы. Тогда три маленьких шрама, о происхождении которых Кристи-Линн якобы не помнила, показались несущественными. Но теперь Уэйд сомневался.

Он взял ее за руку и удивился отсутствию сопротивления.

– Я тебя про них уже спрашивал, – сказал он, проведя пальцем по трем полумесяцам. – Ты сказала, что не помнишь, откуда они, но мне кажется – помнишь.

Кристи-Линн кивнула, и по ее щекам снова потекли слезы. Уэйд не знал, что сказать, не представлял, как облегчить ее боль, и просто молча держал за руку. Кристи-Линн имела право на горе, имела право запереть свой личный ад на замок и держать его закрытым.

А потом безо всякого давления с его стороны все вылилось наружу.

Сорок три

Гус-Крик, Южная Каролина.

18 июля 1998 г.

Кристи-Линн приоткрывает дверь ванной, убеждается, что путь свободен, и выходит в коридор, обернутая в полотенце. Она живет у Хоули уже два месяца, но по-прежнему чувствует себя чужой – новым ребенком, за которым все украдкой наблюдают. Снизу доносятся звуки ночных новостей и равномерный храп спящего возле телевизора Денниса Хоули. Он всегда отключается к этому времени, убаюканный ежевечерней банкой пива, пока его жена отрабатывает ночную смену в «Чарльстон Мемориал».

Кристи-Линн берется за ручку двери в свою спальню, пытаясь вспомнить, когда успела ее закрыть. Вспомнить не получается, но это неудивительно. В последнее время она живет словно в тумане. В комнате темно. Кристи-Линн не помнит, как выключала лампу возле кровати. У нее по шее впервые пробегают тревожные мурашки.

Пахнет затхлым дымом, кислым потом и перегаром. Едва она понимает, что не одна, как чья-то рука хватает ее за мокрые волосы и тянет назад. Пока она набирает воздух для крика, вторая рука зажимает ей рот и нос. Кристи-Линн брыкается и выворачивается, но тщетно. Ее тащат по комнате, и полотенце теряется где-то в темноте.

Ее швыряют на