Фихтерцы неуверенно переглянулись:

– Ну… наверное.

Останется город вольным или нет – неизвестно, но их карьерам точно придет конец. И хорошо, если только карьерам.

– Вот и славно. – Маркус вновь откинулся на спинку кресла. – Карлоса сопровождали два Героя: воевода и лиса. Кого убили на Мозговитой?

– Воеводу.

– А что насчет лисы?

– Мои шпионы засекли ее, – с достоинством ответил Жубер. Мол, мы тоже не лаптем щи хлебаем, кое на что способны. – На постоялом дворе «Лед и пламя» поселилась огненная лиса, сказавшая, что она из Морадии.

– Я не верю в совпадения.

– Я тоже. Поэтому и сказал, что мы засекли гридийку.

– Съездить? – мрачно спросил Исподлобья.

Фихтерцы, не ожидавшие, что Герой подаст голос, дружно вздрогнули.

– Не нужно, – задумчиво протянул Маркус, не отрывая взор от начальника стражи. – Гридийка знает, что Карлос арестован?

– Я позаботился о том, чтобы за соседним столиком оказалась говорливая компания, – усмехнулся Жубер. – Хотел посмотреть, что она будет делать.

– Очень хорошо, – одобрил Лашар. – Что сделала гридийка?

– Ушла в свою комнату.

– Следите за ней, – приказал Маркус. – Если попытается сбежать – убейте, если соберется к тюрьме – не мешайте, убьем там. – И весело, по-настоящему весело, улыбнулся: – Кто-то должен ответить за смерть имперского прокурора.

Воняло в фихтерской тюрьме гораздо меньше, чем в сарае фанатиков, но все равно воняло. А источником запаха, как и тогда, выступала солома, только не мокрая куча, а влажный тюфяк, который обозначал в клетке Карлоса постель. Именно в клетке – камеры в фихтерской тюрьме располагались ниже, в подвале, и выше, на втором и третьем этажах. А вот на первом, в знаменитой среди бандитов вольного города «приемной», стояли клетки. Здесь держали «свеженьких», только-только задержанных арестантов, ожидающих суда или допроса.

– Эй, красавчик, за что замели?

В клетке справа сидела адорнийка, хрупкая девушка с короткими черными волосами. Одета она была в цветастое, но очень грязное платье, подол которого едва доходил до колен, и облегающую кофту. Девушка сидела на тюфяке, прислонившись спиной к стене и положив голову на колени, а потому лица ее Карлос, к большому для себя сожалению, не увидел. А в клетке слева скучал облезлый паренек с наглыми глазами, который, не дождавшись ответа, повторил:

– Я спрашиваю: за что замели?

– По недоразумению.

– Ох ты! – рассмеялся облезлый. – Судя по одежде, пентюх пентюхом, а слова какие знаешь: недоразумение… Грамотный, что ли?

– Не без этого, – хмыкнул Карлос.

– Давно в Фихтере?

– Сегодня приехал.

– И сразу в тюрьму? Поздравляю. Чего откладывать-то? – Облезлый широко зевнул, демонстрируя свое отношение к нерасторопным провинциалам, и представился: – Меня Вилли Задохликом зовут. Слышал?

– Не успел.

– Ничего, услышишь еще, – пообещал Вилли. – Посидишь пару месяцев «за недоразумение», от ребят всякого наслушаешься.

– За что сидеть-то?

«Недоразумение» не показалось Карлосу поводом для столь длительного срока. То есть свои перспективы юноша понимал ясно, но ему вдруг стали интересны особенности фихтерского законодательства – не получится ли так, что его ожидает не петля, а беспристрастное расследование? К сожалению, ответ Вилли оказался безрадостным.

– За что сидеть будешь, тебе лучше знать. – Задохлик снова зевнул. – Стражники наши любят новеньких ловить, типа, показывают, что на износ работают. А наши иногда специально пришлых сдают, чтобы не мешали. Фихтер город богатый, вот и съезжаются сюда разные… Только поляну портят.

– А ты, стало быть, местный?

– Ага.

– Как же в тюрьму залетел?

– По недоразумению.

– В какой раз?

– Не твое дело. – Задохлик насупился, словно припомнил что-то очень неприятное, но все-таки бросил угрюмо: – Во второй.

И сплюнул.

– В наших краях за вторую кражу на год сажают, – сообщил Карлос, сообразивший, что нащупал больную для незваного собеседника тему. – А здесь?

– Здесь за вторую руки рубят.

– Поздравляю.

– Да пошел ты.

– С удовольствием.

Карлос отвернулся – ему и в самом деле надоела болтовня с расстроенным безрадостной перспективой уголовником – и отошел к противоположной клетке, надеясь разговорить хрупкую адорнийку.

– Все слышала?

Молчание.

– Как тебя зовут?

Молчание.

Девушка продолжала сидеть, как сидела, – уткнувшись лицом в колени, и никак не реагировала на Карлоса.

– Только не притворяйся, что не понимаешь, – невозмутимо продолжил юноша. – У меня была подружка-адорнийка, и я знаю, что наши диалекты очень похожи.

Замечание насчет подружки девушку явно задело. Она подняла голову, несколько секунд презрительно изучала Карлоса, после чего процедила:

– Ни одна сестра не стала бы тратить время на докта. Вы такие… – Помолчала, подбирая наиболее обидное определение, нашла и усмехнулась: – Вы такие блеклые, что противно даже думать о близости с вами.

У нее было тонкое, по-птичьему узкое лицо с очень резкими чертами. Острый подбородок, полоска тонких губ, нос с горбинкой, маленькие черные глаза – по меркам доктов девушка была замухрышкой, однако Карлосу она показалась необычайно привлекательной, и сердце молодого человека учащенно забилось.

– Я не всегда сидел в тюрьме и носил такую паршивую одежду, красавица. Я – лорд.

– А я – принцесса.

– Значит, мы равны, красавица, и можем говорить свободно. – Юноша, стараясь оказаться как можно ближе к адорнийке, уселся на пол у самой клетки. – Меня обвиняют в убийстве отца, но это происки врагов, которые хотят завладеть моим владением. Гридия, слышала? Это в Идмарской Пуще. Хорошее владение, провинциальное, конечно, но там я был счастлив… До тех пор, пока одна могущественная леди, которую я никогда в жизни не видел, не убила моего отца. Не сама, конечно, убила, Героев подослала. А обвинили во всем меня, так что завтра, скорее всего, я останусь без головы. – Слова лились рекой, вылетали, на ходу выстраиваясь в гладкие, словно заученные фразы, а вместе с ними выходил страх. Противный страх, поселившийся в Карлосе с самого ареста. Всю дорогу до тюрьмы юноша едва сдерживался, разговор с воришкой дался ему с огромным трудом, однако вид красивой девушки заставил молодого лорда взять себя в руки. – Но не будем о грустном… Поверь, красавица, я был довольно ярким парнем, пока не попал в эту заварушку, и я не соврал тебе: у меня действительно была знакомая адорнийка. Близкая знакомая.