сделала этого, во-первых, потому что, даже несмотря на мой энтузиазм новенькой, у меня не было никакого желания давать ему повод снова пускаться в рассуждения. И, во-вторых, потому что, это было немного сродни гороскопу: многое из того, что он говорил, звучало правдоподобно. Если ты отправляешься в бордель с целью поговорить со шлюхой о ее отце и об отношениях с мужчинами, о том, как она относится к своей женственности и к женственности в целом… Боже мой, в четырех случаях из пяти ты попадешь в точку. Не обязательно быть психиатром, ни даже быть знакомым с трудами Фрейда. Я смотрела на нас: было поздно, я устала и была уже не так энергична. Даже не осознавая того, я вслух копалась в концепциях потерянности, понятии Эдипова комплекса, любви и ненависти к отцу и вдруг разрыдалась, как теленок. Сложно вспомнить, по какому поводу, но, должно быть, я задела что-то очень верное. В результате — я рыдала на груди у этого старикана. Вот уж что напомнило ему сеанс, и это наверняка понравилось ему — оттрахать пациентку. Мне было так неудобно проводить подобным образом оплаченный им час, что через какое-то время с горем пополам я взяла себя в руки. Я была опустошена. И тогда решила сделать то, что умею лучше всего, кроме жалости к себе из-за отца и боязни быть брошенной, — я захотела отсосать ему. В моих планах было сделать ему минет, заняться с ним любовью, а потом выставить за дверь, прибрать комнату, слушая в наушниках музыку группы Сап: что-то медленное, чтобы прийти в себя. Я надеялась, что он будет так любезен, возбудится и кончит побыстрее. Но ему уже было семьдесят лет, и, разумеется, у него не вставал. Моя деликатность в этот момент — вот что запутало его. Сегодня в похожей ситуации я бы начала рукой и все закончилось бы быстро. Но тогда я еще видела мужчину в каждом клиенте и боялась их взгляда. Я хотела быть проституткой, чья нежность искупит холодность всех остальных. Меня расстраивало, что у него не встает. На какие только уловки я не шла в том нервном состоянии, в котором я пребывала, однако вариант приступить к делу руками с очевидно профессиональным подходом и заставить его член прийти в форму побыстрее, чтобы появилась возможность надеть презерватив, смущал меня. Это смущало непродажную часть меня… А уж надеть презерватив на его вялый пенис… В общем, я отсосала ему без презерватива. Один презик был у меня под рукой, но когда эрекция стала появляться, я поняла, что кончит он очень быстро, и испугалась, что за время, необходимое на то, чтобы разорвать упаковку и натянуть презик, он сдуется. Ну я и продолжила. Он кончил мне в рот, я даже не подумала сбегать выплюнуть в раковину, к тому же с тем количеством микротрещинок, что есть у нас во рту, сглотнуть не так опасно, как пробежать по всей квартире со ртом, полным спермы. Хоп, сглатываем, и с этим покончено. Для меня все кончилось: так было лучше с практической стороны, — и я не вспоминала об этом до сегодняшнего дня.

Он вернулся неделей позже. Весь горел. Меня взбесило видеть его снова. В первый раз он испортил мне настроение на весь день, и я вовсе не намеревалась снова дать себя расстроить. Только все вышло к лучшему, потому как он пришел не трахаться, не исследовать меня своими тупыми вопросами. Он пришел сказать, что не мог больше видеться со мной. Я до сих пор помню чувство облегчения и то, с каким трудом я изобразила брошенную любовницу. Он говорил, что в итоге станет слишком много вкладывать в отношения, а он женат, и ему вовсе не хотелось, да и недосуг влюбляться. А я была молодой женщиной, настолько полной жизни, чтобы такой старик, как он, рано или поздно не потерял голову. Я думала про себя: «Ну так проваливай, придурок».

Две недели спустя я стояла за занавеской и выглядывала клиента, который только что позвонил в дверь, когда на пороге появился Клаус. Я подскочила от отчаяния, думая, что он изменил свое решение, но он пришел к Гите. Для него настал период под названием «Гита».

Так или иначе, этим утром в комнате я выслушиваю, как он скармливает нам свои собственные размышления, и уже вижу себя, красивыми буквами выводящей на стикере «Никаких встреч с Клаусом», как вдруг он начинает говорить мне о Гите. Как Гита перестала принимать его после нескольких встреч, даже не объяснив, в чем дело. О том, что его больше не примут, ему рассказала домоправительница. Кстати, я отлично помню, как Гита говорила Соне, что больше слышать о нем не хочет, что это было выше ее сил: она бы охотно объяснилась с ним, но боялась, что скажет что-то обидное. Соня поговорила с Клаусом, однако он снова пришел под другим именем, чтобы посмотреть, авось получится добиться своего с помощью недопонимания. После он вынужден был пойти охотиться в другой бордель. И он рассказывает мне об этом происшествии, как о жутком оскорблении. Согласно его гипотезе, он и Гита стали придавать слишком много значения своим отношениям. Поэтому она пошла на то, чтобы убрать его с глаз долой. Заметь, он ни на секунду не воображает, что мог просто задолбать ее.

«Видишь, по сути, для меня так тоже было лучше, — говорит он мне, — иначе это бы плохо кончилось. Гита — ладно уж, в жизни ее зовут Джулия, но никому не говори этого (будто ты мне Америку открыл, козел), — я мог бы сделать ей ребенка».

Он выдает мне это так запросто, я аж остолбенела. К тому же он использовал слово «оплодотворить», будто возомнил, что на нем лежит миссия продолжать немецкий род или еще что, не знаю. И он угадал в ней более или менее осознанное, но уж точно очень сильное желание быть оплодотворенной, ну тут все очевидно… Я смотрю на него краем глаза и изо всех сил стараюсь ничего не сказать. Не знаю, хочу ли я рассмеяться ему в лицо или, скорее, — наградить его парой пощечин, как вдруг он начинает болтать, что и со мной было так же. Ко всему прочему, если память ему не изменяет, он перестал со мной видеться и не прибегнул для этого к помощи домоправительницы. Нет, он сделал все самостоятельно. Должно быть, в моем молчании он почувствовал вопрос, потому как принялся в буквальном смысле бредить — других