— Ты хочешь, чтобы у меня испортилось настроение?

— Вот видишь, — продолжает Лорна, — когда такое? банальное имя, как Клаус, немедленно напоминает тебе об определенном клиенте, это плохой знак. Короче, я так много хотела ему сказать, такого, что поставило бы его на место по щелчку пальцев. Его я не виню. Их целая армия таких, кому хочется ответить что-то гениальное после их ухода. Что по-настоящему убивает меня в этой профессии — так это возможность, данная тебе как женщине, одним махом раздавить мужскую гордость, что как на дрожжах растет от всего, пусть и не обоснована ничем. Только ты не пользуешься ею. Некоторым это удается, но не мне. Мне неохота проводить час, даже полчаса, даже десять минут подле мужчины, которому я только что сказала, что нет, его пенис не такой большой, как ему кажется; что, хоть он и смазливенький, ему все же приходится платить женщинам, так что давай поспокойнее со своим характером… Уходя, все эти мужики убеждены, что довели девушку до оргазма. Или те, кто забирает презерватив с собой в ванную комнату, потому что услышали (интересно от кого?), что некоторые проститутки вводят себе шприцем сперму клиента, собираясь его шантажировать. Представляешь, сколько всего им можно ответить? Все эти реплики собираются, с течением времени они, словно киста, биение которой я слышу внутри себя, — вот здесь, в моем животе. И я никогда не смогу написать об этом книгу. У меня вовсе нет таланта, и это будет выглядеть так, будто написано в отместку, но, блин, из этого надо бы состряпать книгу. Над такой книжицей я бы посмеялась.

Над ней все шлюхи посмеялись бы. И все остальные женщины, потому как бордель, в сущности, это увеличительное стекло, в котором все мужские недостатки, все их пороки, что мы терпим изо дня в день, становятся как раскаты грома.

В самом начале я понимала Лорну хуже, чем остальных, потому что она постоянно спорила с другими немками на берлинском диалекте. Собеседницы Лорны не больше, чем она, старались быть понятыми. И нельзя сказать, что Лорна засовестилась и решила лучше артикулировать, видя, что глаза мои бегают, будто я смотрю теннисный матч между ней и Биргит, но я привыкла. Сталкиваясь постоянно с этим жующим большую часть слов и выдумывающим все остальные акцентом, я стала воспринимать голос и интонации Лорны как знакомую музыку. И однажды я с восторгом осознала, что понимаю. Я стала понимать ее, и, более того, я уже хорошо знала ее и могла попросить повторить выражения, смысл которых ускользал от меня. Однажды утром я сама не поняла, как ответила Allet Juht, то есть «пойдет», одному из клиентов, спросившему у меня «как дела?» тоном Лорны, когда она приходит утром. Как дела, чувиха?

Немецкий, на котором я говорю, — это странная лексическая смесь берлинского жаргона и плохо склоняемых мною умных слов. Это единственное достижение, которым я смогла похвастаться перед моей опешившей от удивления семьей. Смешно, да, что я нахваталась такой лексики в борделе, общаясь с немцами из разных уголков страны? В особенности — общаясь с Лорной, Биргит, которые неосознанно дали расшифровать себя, как одна из тех великих книг, что дочитываешь до конца только в университете после семестра в компании строгого учителя. Они — мой монолог Молли Блум. И да, попав туда раз в жизни, преодолев все препятствия, вознаграждение, получаемое так редко, радует вас до глубины души.

Summertime, Janis Joplin

Тем утром посреди списка клиентов на день я увидела записку, прикрепленную к расписанию степлером: «Светлана бросила работу». Она не уехала на каникулы, речь идет не о перерыве — нет, она бросила работу. Думаю, что нормальный работодатель написал бы: «Она уволилась». «Бросить» — это не обычное слово. Сразу же, по инерции, хочется дополнить: она бросила глупости. Хотя нет, нет нужды в каких-либо уточнениях: она просто бросила. Она больше не из таких. Она больше не проститутка. Я, конечно же, интерпретирую по-своему, но в выборе глагола чувствуется негласная договоренность между Домом и Светланой: не звонить ей больше, даже если дело идет о разовом эскорте, не напоминать о Доме раз в два месяца: обычно это делают для девушек, начинающих по неизвестным причинам появляться реже, им дают понять, что двери для них всегда будут открыты. Ее фото исчезли с сайта. А со шкафчика пропала этикетка: теперь внутри пусто, как в комнате, из которой выехали, и только шпилька для волос завалялась.

Исчезла проститутка — естественно, остальных это наводит на размышления. Биргит как-то сказала — это, должно быть, была первая шутка на немецком, которую я поняла, — что каждый раз, когда женится мужчина, на свет появляется проститутка. Я напрасно ищу аналогичную шутку, способную объяснить их пропажу.

Никто не знает, куда они деваются: мир просто забирает их обратно. Кем они в нем становятся? Ну как же, нормальными людьми, думается. Только вот интересно, теперь, когда она бросила, теперь, когда ее ласки стали бесценными, ходит ли она по улице беззаботно, как все остальные женщины, что никогда не торговли своим телом? Бросая бордель, теряешь ли ты в тот же день острое осознание того, что ты женщина? Пропадает ли привычка задумываться при каждом мужском взгляде, не один ли это из твоих бывших клиентов или, может, он будущий? На террасе кафе, сидя в одиночестве около группы из десяти мужчин, не решающихся заигрывать с тобой и притворяющихся, что тычут пальцами по экранам сотовых, продолжаешь ли ты смутно побаиваться, что в этот момент они сравнивают тебя с твоими фото на сайте?

Как отделить этот отрезок своей жизни от остальных? Быть проституткой — это не столько профессия, сколько договор, заключенный однажды с самой собой: решение отодвинуть в сторону понятие привязанности, связываемое с сексом, и наплевать на него.

Поработав раз в борделе, невозможно мысленно вернуться назад, невозможно притвориться, что секс никогда не был бизнесом. Другие могут продолжать оставаться в неведении, это ведь не написано на лбу у девушки, но мы-то знаем это.

И вообще, можно ли действительно бросить? Что становится с тем ощущением в районе желудка, когда кто-то при тебе по какому-либо поводу произносит слово «проститутка»? Невозможно спорить на тему проституции объективно: подобных дискуссий лучше избегать, надо сказать, если своей неуправляемой яростью не хочешь дать раскусить себя.

Светлана бросила. И в борделе, как и везде, жизнь продолжается. Ее отсутствие оставит ощущение пустоты ее подругам,