слов не подберешь — и рассказывать мне о том, насколько я тогда была восприимчива. Я пришибленно перевариваю то, что он понимает под словом «восприимчива». Это, по его мнению, значит «готовая к восприятию». Тут уже я, в свою очередь, дико анализирую его: хочется увидеть, как далеко он готов зайти в своем заблуждении, не получая с моей стороны ни единого признака поощрения. Я прошу его пояснить мне, что же такое восприятие. От того, как он произносит это слово, у меня складывается впечатление, что я прилегла на груди у доктора Менгеле. А он рисует мне бредовый портрет меня самой двумя годами ранее: молодой, полной жизни, гормонов, вываливающихся у меня из ушей. Первым признаком моего согласия, по его мнению, было то, как я дала волю слезам у него на плече, когда мы говорили о моем отце. Второй знак, который так и пригвоздил его к месту, — то, что я проглотила его семя. Черт подери!.. В этот момент я понимаю, что есть вещи похуже хламидиоза, что можно подхватить, отсосав мужику без презерватива. Вещи, от которых у тебя не будет ни выделений, ни раздражения, но которые бросят тебе в лицо годами позднее, тогда, когда ты уже и думать про это забыла. Ну раз я проглотила его семя, ничего не прося у него взамен, полностью жертвуя собой, то это говорит о самом неистовом желании материнства. Я пребываю в состоянии шока и решаю корчить из себя идиотку, чтобы он оказался один на один с собственной глупостью. Вот и отвечаю ему, что таким образом уж точно не могла забеременеть. Он же принимает самый знающий вид, на который способен, и объясняет мне, что я наверняка в курсе, но этот рот и тот, что внизу, воплощают одно и то же с точки зрения психоанализа. Что в обоих случаях речь идет о том, чтобы впитать в себя мужское семя. На меня накатывает желание рассмеяться, да так рассмеяться, чтобы описаться. Только бы он ушел, хлопнув дверью, но мне опять мешает нездоровое восхищение перед тем, что происходит в его голове. Мне нужно знать, действительно ли он верит в то, что несет. Представляю, как вытянулось лицо Гиты, когда он посвятил ее в эти размышления… Конечно, представляю, как было бы приятно ответить ему: толстячок мой, да единственная причина, по которой я отсосала тебе без резинки, — это то, что у тебя не вставал. Ты тогда слишком задолбал меня, чтобы терять время, исхитряясь с твоим членом. Мне не терпелось пойти домой и выкурить косячок размером с ядерную боеголовку. И раз уж тебе так неймется поговорить о психологии, я тоже изучала ее в университете. Тебе кажется логичным, что молодая девушка предпочитает быть оплодотворена тобой, а не парнем своего возраста, обладающим внешностью и аурой подходящего родителя? Если уж ей так сильно хочется быть оплодотворенной в борделе. Благодарю тебя, но я сплю с четырьмя мужиками за один день, и многие из них были бы более соблазнительны в качестве потенциальных отцов, чем ты, пыльный тупой старик.

Почему я промолчала? Да потому что поток его речи не останавливался! Он вновь унесся на планету Клаус, битком набитую дымящимися теориями и семантическими пропастями. Он глаголил, что теперь я мать и он чувствует меньшую угрозу. Мне хотелось сказать ему: послушай, Клаус, я будто снова становлюсь матерью от созидательной силы твоих речей. Нам лучше больше не видеться друг с другом.

И будто этого было мало, чтобы вконец испортить мне смену, он решил добавить, что проститутки теряют немало клиентов, становясь матерями. Что, во-первых, неправда, а во-вторых, да пошел ты, старик. Да, так как ничто не сравнится с тем, как действуют на мужчин очень юные девушки. И, так как я знала, что он в чем-то прав, мне захотелось вырубить его ударами кулаков, но на часах я увидела, что, болтая глупости, он потратил почти все свое время. Остались лишь пять минут на душ. Я позлорадствовала и, начиная натягивать свои трусики, заметила, что, согласна, мужчины любят совсем молоденьких, но, по моему мнению, тем, кто предпочитает их, ужасно не хватает уверенности в себе. До смешного легко произвести впечатление на молоденьких с дешевыми расценками, не нужно даже быть способным на что бы то ни было. У мужчин, зацикленных на молодых, либо маленькие пенисы, либо они мало что могут в постели. А может, и то и другое. Вот что я думаю. А настоящим женщинам только не доставало идиотов, которым во что бы тони стало подавай нетронутые тела да сиськи, смотрящие в потолок. Разумеется, загнанный в ловушку Клаус, у которого на все найдется ответ, нетвердым голосом завел хлипкий монолог, объясняя мне, что он, конечно же, не такой. Нет, как ты могла такое подумать. Однако, заметив, что я одеваюсь, вид у него стал разочарованным, будто он забыл, где находился и сколько у него было времени, и вдруг очнулся. Когда-то давно я бы перебила его и сделала бы свою работу ради чистой совести, но, по факту, его проблема, если он болтлив. Он спросил у меня, может ли оплатить еще час. Словно двери ада разверзлись у меня под ногами. Я посмотрела на него, на его уставшие, как и он сам, кальсоны, на его бороду, как у доктора Диафуаруса. Этот бедняга старик воображает, что его сперма нарасхват у женщин, которые просто пытаются работать и оставаться вежливыми. Я ответила ему: «Извини, я занята до следующей недели».

Лорна прикуривает новую сигаретку от конца предыдущей, выдыхает первую затяжку и яростно фыркает:

— Видишь ли, этому дядьке семьдесят три, его жена сильно больна и слышать не хочет о сексе вот уже десять лет. Нет нужды долго гадать, почему он ходит по проституткам. Ему, должно быть, кажется, что он медленно угасает. Мне стало больно за него на секунду. А потом я сказала себе: блин, моя жизнь тоже не всегда легка, мне нужно растить ребенка и у меня куча проблем, помимо денег. И я действительно не нуждаюсь в психиатре, приходящем без спроса и говорящем мне, что я постарела, все мои клиенты убегут к молоденьким и я ищу замену отцу или символического осеменителя. Мне не нужно, чтобы меня расстраивали, когда сотня, тысяча других мужчин будут счастливы заплатить мне за мою работу.

В этот момент мимо нас пролетает Гита. Она куда-то спешит по работе. Лорна останавливает ее мимоходом:

— Гита! Что если я скажу тебе «Клаус»?

Та едва останавливается, хмурит