банке молотого кофе оказалось на донышке. С горем пополам хватит нам на две маленькие чашки. Если волчица заметит пустую банку, быть может, что-то заподозрит. Мне становится не по себе, как будто я воришка, пробравшийся в чужой дом ради того, чтобы мелко напакостить хозяйке. Несмотря на это, от него исходило небрежное гостеприимство, словно я была у него уже не один раз. Он поднёс к крану турку и пустил воду. Я старалась сосредоточиться на этих обыденных звуках, потому что, честно говоря, я была страшно напугана.

– А есть молоко? – спрашиваю я.

– Тебе молока ещё? Ну-ка посмотрим, – говорит он, открывая холодильник, на полках которого я успеваю разглядеть горку цветных овощей, тарелку с каким-то салатом, кусок жёлтого сыра и бутылку красного вина в двери, – есть сливки, будешь? – и добавляет тоном, не предполагающим возражений: – Со сливками вкуснее.

Я не спорю.

Приготавливая кофе, он, как фокусник, делает много замысловатых жестов руками – ставит передо мной чашку, пакет со сливками, сахар – я смотрю, как загипнотизированная. Уронив со всплеском кусочек сахара в чашку, добавляю сливки и осторожно, чтобы ложка, не дай бог, не стукнула по чашке, размешиваю. Он не соврал – кофе получился отменным.

– И правда, – говорю я, – со сливками вкуснее.

Он отпивает кофе, ставит чашку, водрузив локти на стол. Лицо плывёт в сизом от дыма тумане. Я не могу расслабиться, а ещё к тому же вздрагиваю от каждого шороха, ожидая, что в любой момент в двери может повернуться ключ, и его жена застанет нас на месте преступления. Его, кажется, это совсем не волнует.

– Почему вас не было на мастерской? Я соскучилась, – я по чуть-чуть отхлёбываю кофе, поглядывая на него поверх края чашки.

Сделав глоток, он пристально смотрит на меня:

– Я заболел. У меня жутко болит голова.

– Мне очень жаль.

– Ты можешь помочь мне почувствовать себя гораздо лучше.

– Как?

– Если ты меня поцелуешь, – отвечает он, откидываясь на стуле.

– Я с удовольствием, – говорю и смеюсь.

Он встаёт, допивает кофе и протягивает мне пустую чашку.

– Ты идёшь? – спрашивает он, безжалостно раздавливая окурок в пепельнице.

Я подхожу к раковине, открываю кран. Вода оказывается слишком горячей – руки на глазах краснеют. Сначала я ополаскиваю его чашку, потом свою и ставлю на сушилку. Из коридора падает луч света. Чувствуя себя неловко, я плетусь за ним в комнату, отведённую под гостиную. В нашем распоряжении целая комната, дальше которой он меня не допустит. Мне не удаётся даже мельком заглянуть в щель от приоткрытой двери спальни. Я замечаю, что квартира огромная, а потолки – высоченные. Стоит, наверное, маленькое состояние. А теперь добавьте детали: книги об искусстве, фотографии в рамках и две лохматые кошки – рыжая и серая. Их глаза горят зелёным. Всё в доме было таким же, как эти кошки, – наблюдающим, притаившимся, выжидающим.

В квартире, хозяева которой привыкли к случайным гостям, царил лёгкий беспорядок, составляющий резкий контраст с безрадостным порядком в моей бедной комнате. Пара настольных ламп с абажурами дарила приятный полумрак. Его жена часто бывала в командировках, и что-то подсказывало мне, что я была не первой гостьей в её отсутствие. Впрочем, я не знала, в городе ли она сейчас. Мебель была довольно простой и далеко не новой, её было так много, что по комнате приходилось перемещаться очень осторожно, чтобы не ушибиться. Кресла и громадный диван, занимавший всю середину комнаты, были застелены пледами, на которых скопилась кошачья шерсть. Вдоль стен стояли шкафы с книгами – очень много книг. Журнальный столик перед диваном тоже завален книгами. Он берёт лежащую сверху книгу и говорит, что её написал его друг. Это была книга про питерский андеграунд девяностых.

– Как интересно! – говорю я.

– Пожалуй, что так, – загадочно отвечает он, – ну, чем займёмся? Может, сериал посмотрим? – нетерпеливо, с резкой переменой в голосе, выпаливает он.

В комнате становится жарко. Я сжимаю ладони в кулаки и глубже вонзаю ногти в кожу. Глупая, ведь не кофе пить он тебя позвал. Инициативу следовало проявить мне и желательно поскорее. Я не знаю, сколько у нас есть времени.

– У меня месячные, – с виноватым видом говорю я, ведь о таком следует предупреждать заранее. Он не любит месячные, не любит прикасаться ко мне в эти дни.

– Хм-м-м… – протягивает он, кажется, расстроенно, почёсывает подбородок, глядя поверх моей головы.

Я замираю: мне одновременно безумно хочется улизнуть, провалиться сквозь землю и остаться здесь навсегда.

– А никто неожиданно не придёт, пока мы здесь? – спрашиваю непроизвольно и сразу же жалею.

– Не забивай себе голову, – он говорит со мной, как взрослый с провинившимся ребёнком.

Я смущённо улыбаюсь, ведь мне нечего ему возразить. Я боюсь призраков и даже не знаю, когда и откуда они могут появиться.

– А вдруг… – начинаю я, но он меня перебивает.

– Ты и дальше будешь меня доставать своими глупостями? – рухнув в кресло, говорит он.

Я замолкаю.

– Иди-ка сюда, малявка, – он манит меня согнутым пальцем.

Девочка сразу, не задумываясь, делает – опускается на пол и устраивается между его ног. Ей нравится думать, что хоть в чём-то она хороша. Проделывает это старательно и серьёзно.

Под журнальным столиком валяются бордовые тапочки с мехом. Ковёр колется через колготки. Я поглядываю то на него, то на своё отражение в зеркальной двери шкафа. С любопытством на нас смотрят кошки. Раздаётся щелчок зажигалки. Он закуривает: так ли ему скучно? Впрочем, это неважно – я привыкла.

По щекам текут слёзы и смешиваются со слюной. Нет, мне не грустно – я счастлива. Когда целуешь бога секса, текут слёзы. Меня накрывает волна эйфории. Жаль, я не могу никому об этом рассказать. Голова энергично двигается – в ней, совсем как в детстве, блаженная пустота. Проходит много времени. Челюсть и подогнутые ноги понемногу немеют. Он выкуривает одну сигарету, потом другую. Обнимая его за ноги, я тихонько меняю положение, чтобы сесть поудобнее. Я закрываю глаза и внутренним зрением чувствую, как мебель раздвигается, комната расширяется до размера воздушного шара. У меня открывается второе дыхание. Я уже и забыла, что от любви бывает не только больно, но и хорошо. Я хочу, чтобы ему было хорошо.

Когда дело сделано, он смотрит на моё припухшее от слёз лицо и говорит:

– Спасибо, детка, – наклоняется и, довольный, звонко целует меня в щёку, потрепав по голове. Пахнущее сладким дымом дыхание обдаёт меня теплотой.

– Представляешь, голова прошла. Я же говорил, это поможет.

Я, полная радостью от выполненного долга, наслаждаюсь произведённым эффектом.

Он идёт на кухню,