Бриаксий смотрел на Птолемея, внимал его словам, и он всё больше и больше нравился ему. Скульптор, не в силах сдержать своих чувств, воскликнул.

– Ты велик, Птолемей.

Птолемей заглянул ему в глаза и произнес.

– Вы полюбились мне. И ты, Бриаксий. И ты, Дегинократ. Я преклоняюсь перед вашей уверенностью! Вы беретесь выстроить на тысячелетия храм, где будет обитать новый Бог, который объединит разные народы и разные веры. Созданное твоими руками изображение Бога Сераписа, Бриаксий, поселится в храме из камня, сложенном по твоим рисункам, Дегинократ.

Все внимательно слушали взволнованную речь Птолемея.

– Египту необходим этот Храм, зеркало новой веры, отбрасывающее свет по ту сторону границ, за пределы наших собственных жизней.

Жрец Тимофей с удовлетворением промолвил.

– Твои мысли и деяния достойны великого и мудрого правителя, Птолемей.

– Разве мы рождены на тяготы войны? Нет. Мы должны вернуть несказанно богатой стране, не пользующейся долгое время из-за персидского гнета всеми своими богатствами, её былое величие. Искусство может развиваться только в богатом, могущественном государстве, которому покровительствуют боги. Уже немало сделано для украшения Александрии. Воздвигнув роскошный Храм, мы прославим город Александра Великого на тысячелетия, превратим Александрию в одну из величайших столиц мира.

Эти слова Птолемея были встречены с одобрением.

– И пусть боги хранят всех нас! – воскликнул жрец Тимофей.

– А сейчас, – с улыбкой на лице произнес Птолемей, – я приглашаю вас всех на небольшой вечерний пир, во время которого прекрасная Агнесса будет петь только для нас. Настала пора петь песни!..

Во дворце Птолемея чудесным образом соседствовали залы, выполненные в греческом, вавилонском и египетском стилях.

Птолемей ввел своих друзей в роскошный египетский зал, где всё уже было готово к вечернему пиршеству.

Из зала открывался чудесный вид на недавно разбитый сад, куда были завезены и посажены прекрасные смоковницы, финиковые пальмы, гранатовые и персиковые деревья, рядами стоящие в зеленом дерне между дорожками из красного песка. Вдали виднелся окаймленный зарослями папируса пруд, по зеркальной глади которого плавали яркие пестроперые утки.

Вечерний закат, свет которого вливался в зал сквозь пестрые наружные колонны, наполнял помещение таинственным светом, подчеркивая яркие краски картин на стенах.

БриаксИй был в этом зале впервые и с интересом разглядывал настенную живопись.

Фрески изображали порхающих над болотом птиц, притаившихся в воде крокодилов, ярких диковинных рыб, цветы лотоса.

Столы были накрыты по эллинским обычаям, – они стояли около покрытых шкурами леопардов лож со множеством ярких подушек.

Агнесса уже находилась в зале и перебирала струны арфы. Афродита подарила девушке при рождении многое, о чем только может мечтать всякая женщина: стройную фигуру, нежную белизну кожи, выразительные ярко-голубые глаза, небольшой правильной формы нос, четко очерченные по-детски припухлые губы, высокую шею. Красивые темные волосы певицы были собраны на затылке в пучок. Два черных, блестящих локона, спускаясь почти до пояса, напоминали дорогое украшение.

Всякий, кому посчастливилось хоть раз увидеть Агнессу, утверждал, что её красота отмечена знаками всевышних богов.

Внешность Агнессы запоминалась надолго, она притягивала, как магнит.

Рядом с Агнессой сидел Менелай и, не отрывая от неё глаз, любовался её точеным профилем.

– О, несравненная Агнесса, я так счастлив, что благодаря всем небесным богам, вижу тебя в этот чудесный вечер перед собой, – очень тихо, чтобы слышала только она, проговорил Менелай.

Девушка подарила юноше свою тихую восхитительную улыбку.

Как только Птолемей и вошедшие с ним гости удобно расположились на ложах, в зал вошла Эвридика. Поприветствовав присутствующих, она возлегла на подушки, выбрав свободное место вблизи Птолемея и сразу же почувствовала явное недовольство от присутствия в зале соперницы. Почти каждый вечер Птолемей слушал Агнессу. Правда, он неизменно приглашал с собой Менелая, но Эвридика чувствовала, что юная певица явно нравится её мужу. Ненависть к Агнессе с каждым днем всё больше и больше овладевала сердцем Эвридики, которая ясно видела, что гречанка так хороша собой, что ею невозможно было с первой же минуты не залюбоваться. Но Эвридика не собиралась уступать пальму первенства. Она решила вступить в борьбу, но так, чтобы никто не догадался об этом.

Птолемей поднял чашу с вином.

– За красоту, ибо вино и красота – то единственное, что делает людей по-настоящему счастливыми!

Агнесса обвела глазами присутствующих и подарила Менелаю нежную улыбку. Это не укрылось от Птолемея и щемящая грусть кольнула его сердце.

Даже сосредоточенный на своих строительных замыслах Дегинократ, глядя на лучезарную Агнессу, впервые за весь вечер улыбнулся.

Присутствие в зале Агнессы освещало залитый вечерним светом зал сиянием ласкового утреннего солнца.

– Смотреть на Агнессу еще приятнее, чем пить вино, – улыбаясь сказал Бриаксий, без стеснения откровенным взглядом художника разглядывая певицу.

Эвридика невольно почувствовала укол ревности. Она понимала, что Агнесса на редкость хороша собой и, разумеется, должна нравиться окружающим, но всё же не до такой степени!.. Все, и главное Птолемей, просто не замечали ee. Этого она не могла допустить!.. В этом дворце хозяйка она, Эвридика!.. Она не была готова к тому, что певица так откровенно будет обращать на себя внимание, и все забудут о ней.

Все мужчины, о чем бы они не переговаривались за столом, поглощая изысканные яства, буквально не сводили о Агнессы взволнованных глаз.

Или всё это Эвридике только казалось? Она старалась не смотреть в сторону Агнессы, но боковым зрением улавливала её улыбающееся лицо, сияющие глаза. Эвридике время от времени даже мерещилось, что именно с Птолемея Агнесса не сводит своих бесстыжих глаз, что её восхитительный озорной смех предназначен её мужу, чтобы отнять его у нее. Она слегка покраснела, словно сейчас ей незаметно дали пощечину. И подумала: «Берегись, Агнесса!»

Прервав беседу с Бриаксием и Дегинократом, Птолемей обратился к Агнессе.

– Агнесса, подари нам песню о любви.

Агнесса несколько раз тронула струны арфы и своим удивительно чистым, высоким голосом запела одну из своих самых красивых песен.

Слушая этот поразительной красоты голос, Птолемей почувствовал, что у него подступает комок к горлу, не давая возможности глубоко вздохнуть.

Каждое слово песни звучало настолько нежно и интимно, словно высказанное наедине признание в любви, и все невольно затаили дыхание, даже Эвридика.

Агнесса все свои чувства и эмоции выплескивала в песню, пробуждая во всех живые чувства и глубокие переживания.