Вся жизнь Бриаксия проходила в мастерской. Даже во сне он не видел ничего кроме образов своих героев. Окружающий его мир имел для него значение только относительно его творчества. Он жил одиноко, отказывался от всех удовольствий жизни. Его мысли принадлежали его искусству.

В мастерской Бриаксия рядом с моделями из глины стояли начатые глыбы мрамора, уже почти готовые скульптуры, ожидая пока рука художника завершит их.

В мастерской царил хаос, предшествующий творчеству.

Войдя в мастерскую, скульптор снял мокрую ткань с глиняного изваяния Сераписа. Он уже сделал более восьми эскизов и ни одним не был доволен. Разве что вот этим – последним, где Серапис был наиболее молодым, полным сил и энергии. Но это был бог эллинов, всем обликом напоминающий Зевса. Птолемей мечтал, чтобы именно из Александрии культ Сераписа распространился по номам Египта и другим, даже очень отдаленным странам.

Накануне своего отъезда в Пеллу у Птолемея в одном из залов музея состоялся важный разговор со скульптором.

Птолемей ходил по залу, в котором были собраны скульптурные изображения богов многих народов мира, задержался у статуи египетского бога Тота, внимательно рассматривал его, о чем-то сосредоточенно думал. Наконец, повернувшись к Бриаксию, сказал то, над чем долго и напряженно размышлял.

– Из всех египетских богов лично мне ближе всех Тот, летописец древнейших историй, изобретатель чисел, покровитель науки. Тота почитал Пифагор. Правдивый, умеренный и заботливый бог, то принимающий облик седовласой обезьяны приятной наружности, то облик ибиса. Но это бог, почитаемый египтянами. Серапис должен быть почитаем и египтянами, и эллинами. Я хочу, чтобы Серапис стад общим богом для обоих народов – для греков и для египтян. Культ этого бога должен сплотить страну и стать символам её единства. Мы, с одной стороны, должны воздать почести священному быку Апису, который у египтян, как только умирает, отождествляется с богом Осирисом. Недалеко от Мемфиса возведен храм, посвященный Осирису-Апису, то есть единой сущности всех умерших священных быков. Обязательно посети этот храм. Но для того, чтобы греки могли принять культ Сераписа, представление о нем должно быть несколько иным.

– Клянусь Зевсом, я понимаю твои стремления, – с пониманием и почтением к услышанному воскликнул Бриаксий. – Ты хочешь ввести здесь греческие нравы и греческий язык? Посеять всё лучшее на египетских нивах?

Птолемей кивнул. Его проницательные глаза внимательно посмотрели на скульптора, который решил поделиться с ним своим замыслом.

– Ты абсолютно прав, Птолемей. Я хочу изобразить Сераписа в виде молодого бородатого мужчины в самом расцвете сил. В обрядах же, по-моему, следует объединить его со многими эллинскими богами: с отцом богов и людей Зевсом, с владыкой несметных богатств подземного царства Плутоном, о добрым врачевателем Асклепием, с побеждающим смерть жизнерадостным Дионисом. Но меня волнует то, что египтяне могут не принять эллинское толкование образа Сераписа. Насколько я знаю, в этой стране до сих пор с суеверным благоговением поклоняются всему, освещенному временем.

– Это действительно так, – согласился Птолемей. – Они считают каждого чужеземца естественным врагом их власти и учений. В Александрии, где много приезжих и греков, и сирийцев, и евреев, и финикийцев, и халдеев, они относятся к нам с почтением. Поэтому надо найти с местными жителями общий язык, завоевать их доверие и любовь. Египтяне – мудрый, высокоодаренный народ. И именно сейчас, после того как Александр освободил их от гнета и тирании персов, с уважением отнесся к их обрядам и обычаям, это стадо возможным. Главное, при возведении храма бога Сераписа получить поддержку и одобрение египетских жрецов, власть которых до сих пор очень сильна.

– Я знаю, как этого добиться, – радостно воскликнул скульптор. – Сераписа будет и здесь сопровождать богиня Исида. В храме необходимо поставить алтари и изображения обоих этих богов.

– Превосходная мысль, – одобрил скульптора Птолемей.

Разговор с Бриаксием всё больше и больше увлекал его. Птолемей высказал ему и свои предложения.

– К храму желательно проложить аллею, по обе стороны которой, согласно египетским традициям, поставить каменные изваяния сфинксов, не менее четырехсот! Но это мое предложение обязательно надо согласовать с архитектором Дегинократом. Моя же высшая цель – ввести греческое наслаждение жизнью и свободное радостное эллинское искусство в эту богатую традициями, мудрую, таинственную и вместе с тем столь мрачную для нас страну.

Вспоминая в мельчайших подробностях разговор с Птолемеем перед своим знакомством с Египтом, скульптор вносил поправки в выражение лика Сераписа, затем вылепил на голове бога меру зерна.

Едва Бриаксий закончил работу, которой остался доволен, в мастерскую вошел Птолемей в сопровождении архитектора Дегинократа и жреца Тимофея.

Законченный в глине эскиз образа бога Сераписа предстал взорам вошедших, которые долго, не говоря ни слова, рассматривали его.

Никто из присутствующих не смотрел более внимательно на новое произведение скульптора, чем Птолемей.

Образ бога, стоявший перед ними, приковывал к себе взгляд.

Архитектор Дегинократ тут же стал с разных точек рассматривать Сераписа. Вскоре весь его облик преобразился.

– Превосходно, превосходно, Бриаксий. Скорее переводи его в мрамор. Едва я увидел твоего Сераписа, я тут же мысленно построил роскошный белоснежный храм рядом с синим-синим морем.

Все с интересом посмотрели на архитектора Александрии.

Дегинократ был невзрачный, слегка сутуловатый человек с сонным болезненным лицом. Выразительные задумчивые глаза его были как бы утомлены постоянным бодрствованием. Но в его походке и движениях было что-то поспешное и беспокойное, свойственное легко возбуждающемуся и подвижному характеру.

С застенчивой открытой улыбкой на лице Дегинократ объяснил.

– Сначала я всегда создаю свои храмы, дворцы и просто красивые здания в воображении.

Птолемей вежливо прервал архитектора.

– Я доволен твоей работой, Бриаксий. В мраморе Серапис будет еще значительнее и одухотвореннее.

– Мне известно, Птолемей, что ты покровитель всего прекрасного, – с благодарностью ответил скульптор. – Резец в моих руках горит от нетерпения.

– Поверьте мне, – продолжил Птолемей серьезным тоном, – когда заботы своей тяжестью подавляют меня, красивое здание или прекрасная статуя в состоянии внести покой в мою душу. Я тут же забываю все огорчения и не чувствую усталости. Я мечтаю о том времени, когда мы отложим мечи и займемся мирными искусствами.

И, переведя взгляд с Бриаксиса на Дегинократа, продолжил.

– Мы должны срочно приступить к строительству храма Сераписа, работать быстро и усердно, должны воспользоваться благоприятным временем. Боюсь, как бы оно не оказалось слишком кратким. Стоит начаться новой междоусобной войне, и всё остановится.