– Сиди, – велели Анне. – Сиди и жди… и прости, но мы просили тебя уехать.

Ей сунули под спину подушку, будто пытаясь этой малостью откупиться. Анна молчала. Она пыталась понять, как следует вести себя.

Она знала, что теперь способна двигаться. И до тьмы дотянется.

И дотянулась, просто чтобы успокоить. Растревоженная, та вполне могла бы бед натворить.

А дальше?

Следует ли ей уйти? Сейчас, пока она одна в экипаже и ждет… почему, собственно говоря, она вообще ждет?

– Анна? – дверь приоткрылась. – Сидишь? Вот умная девочка, спокойная, не чета твоему обалдую… на вот…

Запястье Анны обернула суровая нить с холодным камешком.

И дед отступил:

– Я буду рядышком, только… дело такое… возьми ее сейчас, и что? И ничего. Вывернется. Я эту поганку с малых лет знаю, юркая, что твоя ящерица. Скажет, что хотела познакомиться с обретенною дочкой, спасти ее от чудовища, или еще какую муть придумает.

Дед чертил на ладони Анны узоры, и те вспыхивали искрами, чтобы уйти под кожу.

– А к остальным ее не привяжешь… она умелая, да… вот и скажи, что все зло от темных? Светлая же, но тварь… да… так что, девочка, уж потерпи, ладно? А после я все объясню.

Анна потерпит. Она слегка наклонила голову, показывая, что слышит.

– И Глеба твоего я попридержу…

– В полночь, – голос был тихим, и говорить было немного неприятно, но Анна говорила. – В полночь Елена с кем-то встречается, кого-то ждет. Она сказала, чтобы сбежать. Но я ей не верю.

– И правильно делаешь. Ишь ты как, стало быть… Что ж, до полуночи у нас еще времечко осталось, но и ладно, но и хорошо… успеем встретить… приветить…

Анна не заметила, как он исчез.

Стало немного теплее. И еще она пошевелила пальцами, убеждаясь, что вновь способна шевелить. И ногами, которые немного затекли, а главное, что проклятие ожило, вцепилось в позвоночник. Но боль – это даже хорошо, это отвлекает.

– А ты не бойся. Не бойся… все сладится.

И тьма, свернувшаяся у ног Анны, согласилась, что все непременно сладится.

Когда-нибудь. У кого-нибудь.

Ожидание неожиданно затянулось. Анна считала про себя, после устала… снова начала считать, однако сбилась после двух тысяч. Вздохнула. Повернулась к темному окну, уставилась на мутное свое-чужое отражение, которое было и не отражением даже, а так, расплывшимся пятном.

Она прислонилась лбом к стеклу. Дохнула. Коснулась влажного пятна на оконце и руку убрала, заслышав шаги.

– Проклятие… Олег, ты знал, что сегодня важный день, и все-таки набрался… нет, я с тобой не поеду. Садись к ней.

– Мама…

– Садись, я сказала. Ничего-то тебе поручить нельзя. Кто сказал, что именно мужчины правят миром? Ты порой ведешь себя как полное ничтожество… Господи, за что мне такое наказание?

Дверца открылась, впуская запах чужих духов и Олега.

– Видишь, хоть кто-то меня слушает.

– Еще бы…

– Замолчи и сядь. И не вздумай к ней прикасаться! Слышишь, Олег?

– Слышу, слышу…

Он с трудом забрался в экипаж и, устроившись на противоположной лавке, зевнул. Запах алкоголя стал тяжел, ощутим, и Анна с трудом удержалась, чтобы не поморщиться.

– А ты молчи, ясно?

Ответить ей не позволили. Чужая воля ожила, но теперь она ощущалась не сетью, скорее паутинкой, сорвать которую Анна могла бы без особых усилий.

– Спи, Олег, – княгиня Холмогорова коснулась щеки сына.

– Я не хочу… я не хочу опять…

– Надо, дорогой… но ты спи, а потом все наладится. Все будет как раньше, веришь?

Из глаз Олега потекли слезы, плечи его мелко вздрагивали, и он все повторял:

– Я не хочу больше… больше не хочу… не надо… пожалуйста, не надо…

– Спи, – этот приказ заставил его смежить веки. – Видишь?

Евгения обратила высочайшее внимание на Анну.

– Это из-за тебя он болен. Но ничего, еще немного – и он выздоровеет, а я… я смогу вернуться.

Куда?

Но вопрос Анна оставила при себе. Хлопнула дверь, заурчал мотор. Княгиня сама села за руль? Это совсем не удивило. Тронулась она мягко, но Олег все равно покачнулся.

А Ольга знает?

Нет. Не должна, иначе она тоже была бы здесь. А выходит… забыли? Оставили? Или, возможно, она просто предпочла не знать. С людьми бывает, когда они забывают открыть глаза.

Олег во сне всхлипнул.

И Анна осторожно коснулась влажной его щеки, стерла слезы, вытащила шар и, приложив к шее, подождала, пока он нагреется.

А вот с княгиней?

Приложить?

Ждать? Или хватит признания? Если, конечно, Холмогорова захочет признаваться. Вряд ли…

– Анна? – Олег вдруг очнулся ото сна. – Все-таки она тебя… она умная. И хитрая. Она всем кажется слабой, а на деле… знаешь, она сожрала отца. Не того, который наш, а… но я его любил. А он меня. По-своему, конечно, потому что знал, что ребенок чужой.

Он поерзал. Рукой мазнул по рту, подбирая слюну.

– Я пьян… и в последнее время постоянно. Но так легче. Я хочу ее остановить, а не получается… слабый я… Ольге надо замуж. За некроманта.

Анна чуть склонила голову.

– Он защитит, хотя… тебя вот не спасло, но ты – другое дело, тебя бы она не тронула, если бы… до чего все сложно.

Пусть расскажет.

Пока едет мотор. Он неторопливый, ибо княгиня осторожна и не желает привлечь внимание, так что есть время. Немного.

– Послушай. Тут будет поворот перед домом. Она сбросит скорость. Она всегда сбрасывает, и тут… привычка. Я тебя выкину, а ты беги. Постарайся… беги и…

– Нет, – шепотом произнесла Анна и прижала палец к губам.

Она не собиралась раскрываться, но с этого спасителя и вправду станется выкинуть ее из экипажа на ходу.

– То есть ты… матушка… конечно, нет.

Олег замер, раздумывая, как поступить. И с ним замерла Анна. Она вдруг испугалась, что сейчас он крикнет, или постучит в стекло, разделяющее кабину водителя и салон, или сделает еще что-то. Но… плечи опустились.

– Это и вправду давно следовало бы остановить.

– Когда все началось?

– Когда умер дед… То есть со мной всегда что-то было не так…

Олег точно знал, что он не соответствует ожиданиям матушки, хотя и старался. Учителя его хвалили, правда, не столько за успехи, сколько вот за это самое старание.