Небольшая лавина пыли в камине заставила ее вскрикнуть. Она села на пятки и уставилась и самый центр комнаты. Еще одна струйка упала и поддон за черными прутьями отполированной решетки. На этот раз она просто вздрогнула. Она ничего не слышала, кроме гудения записи, которое, казалось, тоже исходило из камина.

Выйдя в прилестничный коридор, Кэтрин похлопала руками по деревянным панелям, ища выключатели света, сливающиеся со стенами. Наконец тусклый рубиновый свет осветил лестницу. У них есть электричество, они должны оплачивать счета, кто-то должен знать, что они живут здесь.

Два смежных коридора первого этажа остались в темноте. Ступить добровольно в эту раззявленную пасть и зажечь свет еще и там было выше ее сил.

Они хотели, чтобы она поднялась.

Все божьи дети должны танцевать для кого-то…

Может, идея порезать себя не была такой уж плохой.

Может, ей стоило начать претворять ее в жизнь прямо сейчас.

Пускай оба они были не в состоянии делать что-либо, кроме как болтаться из стороны в сторону, подобно манекенам, на своих местах, Кэтрин решила — если хоть кто-нибудь из обитателей чердака начнет двигаться, она упадет в обморок.

Она будто очутилась в мансарде кукольного домика с двумя жильцами, заполненной шумом плохо настроенного радио. Под крышей шорох статики и металлический голос обрели такую мощь, что она даже подняла глаза, дабы убедиться, что где-то там, над ней, не нависла огромная одышливая пасть с микрофоном, приставленным к губам.

Кэтрин вцепилась покрепче в скальпель — рука дрожала. Вторую, свободную длань она прижала ко рту, чтобы подавить рвущиеся наружу жуткие всхлипы.

Раскрашенные стены. Старые деревянные сундуки. Чайный сервиз, комплект стульев под чехлами, деревянная лошадка. Все эти вещи промелькнули у нее перед глазами, пока она осматривала чердак в поисках кого-нибудь живого. Но живых здесь не было, а к мертвым она, как выяснилось, не была готова.

Выводимые страшным голосом раскатистые питании смешивались со стрекотом вроде того, что могла бы производить заводная игрушка. Оказалось, стрекотало устройство, всем своим видом напоминавшее френофон в идеальном состоянии. Однажды она видела похожий в музее, но тот, музейный, не был таким блестящим и новеньким на вид, как этот, установленный на маленьком складном столике. Устройство выглядело как граммофон, но не проигрывало пластинки. Оно было разработано, чтобы улавливать слабые радиосигналы. И еще оно запускалось вручную — сбоку деревянного корпуса торчала черная ручка.

Но кто ее повернул?

Она осторожно взглянула на парочку мумий. Конечно, сухая фигура, ссутулившаяся на придвинутом к столику табурете, не могла включить френофон. С головы до пят сокрытая белизной защитного костюма, в перчатках и фартуке, мумия подозрительно напоминала того странного пасечника, что орудовал в заросшем саду.

Выставив скальпель перед собой, Кэтрин подошла поближе, готовая, если фигура дернется, нанести удар. Сквозь прозрачный колпак просматривались очертания головы мумии, довольно-таки расплывчатые.

Сдернув маску, Кэтрин уставилась на то, что осталось от пожелтевшего, сухого, как пергамент, лица, частично изуродованного старой военной травмой. Безжизненно отвисшая челюсть демонстрировала всему миру сухой язык и желтые зубы. В пустые глазницы были вставлены два стеклянных протеза. Ошметки горловых сухожилий были аккуратно сведены вместе и сшиты грубой нитью. Перед ней был М. Г. Мэйсон собственной персоной.

Защитный костюм плотно сидел на старых мощах. Не похоже было, что его когда-либо снимали. Кэтрин видела, как некто в этом костюме расхаживал по саду. Как такое возможно? Вспомнив белый призрак пасечника, сновавший меж деревьев у подножия сада, Кэтрин быстро-быстро отошла от столика.

Она напомнила себе, что человек, увиденный в саду, всяко был живым — не какой-то там ожившей мумией, вышедшей прогуляться по саду и проверить такие же тухлые, как и она сама, ульи. Бред Эдит — всего лишь бред, и Кэтрин не должна принимать его на веру.

Таким образом, в Красный Дом вхож кто-то еще. Он и щеголял в дурацком прикиде пчеловода в тот первый день. Мод, Эдит, кто же еще? Возможно, этот третий был убийцей Майка, Тары и малютки Алисы. Наверное, тот самый ребенок-инвалид со старых фотографий в кабинете Мэйсона. Каким-то образом этого человека поставили на ноги. Возможно, то был сын Эдит. Тоже уже, наверное, старая калоша, лет за семьдесят.

Под чутким руководством матери он создал чучела бабушки и двоюродного дедушки. Быт Красного Дома на поверку оказался столь безумным, что теперь все казалось возможным. С той же вероятностью повинным во всех смертях мог оказаться какой-то другой здешний житель. Тот самый, чью возню она слышала по ночам. Некто, выползающий с наступлением темноты из своей комнаты.

Кэтрин воззрилась на вторую чердачную мумию, этакую пародию на Мадонну. Ее-то и таскали в стеклянном гробу во время смотра. Вне всяких сомнений, перед ней была Виолетта Мэйсон, мать Эдит. Женщина, почитаемая местными пережитками за святую.

При ближайшем рассмотрении кожа лица Виолетты Мэйсон оказалась морщинистой, как влажная хлопчатобумажная простыня, нездорового личиночного оттенка. Голова под большой черной шляпой, отгороженная от мира узорчатой вуалью, столь сильно усохла, что напоминала голову ребенка… или куклы. Глаза мумии были распахнуты — яркие и тоже почти наверняка стеклянные. Платье из тонко вышитого черного шелка оставляло на виду одни только кисти — бесцветные, как шпаклевка, с тонкими, как карандаши, пальцами без следов окостенения. Венки в ногах Виолетты выглядели новыми, будто их сплели из цветов, собранных сегодня же с окрестных лугов.

Кто-то сделал из Виолетты чучело и поставил здесь, рядом с братом. Ужасно, конечно, но Кэтрин понимала: нужно придерживаться разумных доводов, иначе ей здесь крышка. Перед ней — забальзамированные трупы. Не живые люди.

Но как тело Виолетты столь незаметно пронесли сюда? Труп мелькал то в деревне, то на дороге. Как, как, как же так?

Пока она, пришибленная, бродила по мастерской, последователи Эдит, должно быть, подняли стеклянный гроб сюда. Разумное объяснение все еще можно сыскать без труда.

К мумии Виолетты был обращен античного вида телескоп из латуни, возвышавшийся на деревянном штативе. Объектив был нацелен на арочное окно. Кэтрин видела то окно с улицы не раз. Ей вспомнились звездные карты и фотографии фаз Луны из архива Мэйсона. Наверное, именно здесь, на чердаке, чокнутый гений таксидермии обращал свой взор к звездам и молил их о новом прозрении для собственного ограниченного мирка.

Именно здесь он, надо думать, сошел с ума.

Кэтрин обратила взгляд на обитый кожей сундук с монограммой, не забывая посматривать на тени, ниспадающие от крытых брезентом чердачных закромов — хотя, с чего бы им двигаться? Определенно, этот самый сундук она видела в свободном номере отеля в Грин-Уиллоу после первой беседы с Эдит. И в детской тоже.